Читать «Ничья земля» онлайн - страница 113

— Садитесь, Миша, — сказала Елена Александровна. — Что будете пить? Чай, кофе? Или предпочитаете что-нибудь покрепче? Могу предложить вино, водку, виски, текилу? Выбирайте. Прислуга придет к двум, так что обед я вам предложу позднее. Ну?

Блеклые глаза из-под щипаных в ниточку бровей смотрели изучающее.

— Только не говорите мне, что днем вы не пьете, не поверю.

— Ну, почему? Пью, наверное, — сказал Сергеев, и улыбнулся — редко получается. Работа такая. Виски я, пожалуй, выпью.

— Со льдом?

— Нет, что вы — чуть-чуть воды. Но льда не надо.

— Ваш дедушка, светлая ему память, любил виски неразбавленным, — сказала Елена Александровна, колдуя над сервировочным столиком. — Считал баловством разбавлять.

— Я, знаете ли, по этому поводу, наверное, не в деда.

— Да, ради Бога! Просто к слову пришлось.

Она поставила перед ним толстостенный стакан и тяжело уселась в кресло напротив, прикрыв полой халата полные, бледные колени.

— Вы сейчас где, Миша? Я слышала что-то про Киев?

— Да, я там жил.

— Ужасная трагедия! Просто кошмар! У меня там было столько знакомых! И одноклассница жила в Черкассах! Послушайте, Миша, так вы были в Киеве во время… Ну, этого… Того, что случилось? Да?

— Мне повезло, — сказал Сергеев сухо, — я был в отъезде. Там, знаете ли, мало кто выжил.

— Я читала, что на правом берегу многие остались в живых.

— Ближе к окраинам.

— Ваша семья? Вы ведь были женаты? Ваша семья спаслась?

— Я не был женат, Елена Александровна. Но семья у меня была. И она не спаслась.

— Мои соболезнования, — сказала Рысина, равнодушным голосом. — Впрочем, какие могут быть соболезнования? Столько лет прошло. С годами на все смотришь спокойнее.

Она закурила и посмотрела на Сергеева сквозь легкую пелену табачного дыма.

— Вы курите, Миша? Курите, если хотите.

Сергеев смотрел на жену своего покойного деда и думал, что только человек никогда не видевший даже документальных съемок с мест катастрофы, мог сказать, что с годами на все смотришь спокойнее.

Пусть пройдет еще пять, десять, пятнадцать лет, а забыть то, что видел в те дни, он не сможет. И по ночам будут сниться, до самого конца жизни, эти залитые селем улицы, развалины, от которых несет гниющей плотью, илом и водорослями, нестерпимо яркое солнце над головой, раздутые трупы. И мухи… Жужжание мух. Копошение белых червей в разжиженном ферментами и разложением мясе, отчего казалось, что тела шевелятся.

Ребенок, так и не выбравшийся из-под тела мертвой матери.

Мужчина и женщина, изломанные сокрушительным ударом о стену, но так и не разжавшие сплетенных пальцев рук, с которых солнце и черви сняли всю плоть.

Детская коляска, висящая на телевизионной антенне, чудом сохранившейся на крыше разрушенного дома. Рядом с коляской, сидел, нахохлившись, огромный, жирный, как индюк перед Рождеством, ворон. И каркал — страшно и уныло. Из коляски свисало что-то, похожее на разорванные бинты. Изредка, между издаваемыми криками, ворон наклонял набок голову, таращил блестящий, как агат, черный глаз, и, неуловимо быстрым движением, клевал это «что-то», отрывая от него куски. И становилось понятно, что это не бинты.