Читать «Знак земли: Собрание стихотворений» онлайн - страница 53
Николай Алексеевич Тарусский
ДЕВЧОНКА
Девчонка, Вся в махорочном Голубоватом дыме. И точечки зеленые В прищуренных глазах. Я долго помнил легкое Приветливое имя. Да позабыл И помню лишь Платочек на плечах. Армейская редакция. Газета фронтовая. Не брился больше месяца. Наган через плечо. Она была корректоршей. Ночей не досыпая, Работала без устали, Старалась горячо. Мы спорили о будущем, Питались воблой горькою, Ходили в драных ватниках, Мотались по степям. Она, склонясь над гранками, Похрустывала коркою И, молча, карандашиком Водила по строкам. И ей не посчастливилось. На фронте под Царицыном Шальным осколком в голову Убило наповал. Дул резкий ветер с севера. И ветром било в лица нам. Остановиться некогда: Весь корпус наступал.
ЗООТЕХНИК
В зырянской малице, в меховых пимах, Ремнем перетянут, на ремне – нож, И лишь не по-здешнему в роговых очках Да не по-здешнему про себя поешь. Вот уже два года, как ты Ленинград Покинул, закончив учебу свою. Вот уже два года среди оленьих стад Ты под ветром носишься в ледяном краю. И от ветра полярного смоляной Смуглотой покрыло скулы твои. Ты помнишь, что послан сюда страной Не затем, чтоб раздумывать о той любви. Ты не раскисаешь, когда в пастуший чум Норд-ост врывается загасить костер. Ты не раскисаешь от легких дум Про тот в виноградных искорках взор. Ты ночуешь «чикумбакушки», когда метель Бьет быкам в морды – и нарты стоят. Ты в снег зарываешься (холодна постель! А ветры ходят, а ветры свистят!). Ты, недавний студент, зоотехник, уже Закалился, развился, поздоровел, окреп, Ты позабыл, как на пятом этаже Зубрил и крошил на учебнике хлеб. Ты просто делаешь дело свое, Ты оленей узнал, как мы – людей, И совсем не беда, когда в твое житье Вдруг врывается песенка о той, о ней. И она отдает чуть-чуть грустнотцой, Той печалинкой, от которой зудят глаза. Не стыдись, мой товарищ, не бойся, герой, Если даже нет-нет и взблеснет слеза! Я знаю тебя хорошо-хорошо! Ты друзей не продашь и ружье возьмешь, Ты в самый мелкий-мелкий порошок Всех врагов республики разотрешь.
ИОКАНЬГА
Здесь нет человеческой воли, Когда я гляжу с парохода. Здесь корчатся камни от боли В каких-то космических родах. Здесь в судорогах, в столпотвореньи Бесформенные, как недоноски, Застыли глыбастые звенья Под грубым норд-остовым порском. А в сердце пятнадцатилетний Отстой с остротой нашатырной Вдруг память лучами осветит, Ударит хандрою всемирной. И руки опустишь невольно, Сутулясь, из лодки на берег Взбираешься, всем недовольный, К обуглившимся поверьям… Итак – интервенция, лагерь – Где несколько сот заключенных, Где бритты в начищенных крагах Спасали «закон просвещенный»; Где бритты в поношенных бутсах, Такой же закон исполняя, Старались не промахнуться Для славы британского края; Где злые заморские пули Впивались в героев, как осы, И тело стремглав по откосу Катилось под взглядами Пуля; Где белогвардейской рукою Воздвигнуты виселиц рамы, И утром забавой простою Казалося вздернуть упрямых… Как трудно дышать этой болью! Где вы, страстотерпцы-поморы? Какою крепчайшею солью Солили вас Кольские горы? Где камень, которым прикрыто Бесстрашное сердце? Какими Глазами на каменных плитах Читали вы Ленина имя? Плечистые, с мужеством ясным В глазах, рыбаки и матросы, Встречали любую опасность Без аханья и без вопросов. Мне было бы с вами отрадно Бить чаек и зверя морского. Мы сети б кидали как надо, Всегда возвращаясь с уловом. Мы запросто пели б, курили, Пускали бы кольца на воздух. Мы вместе б девчонок любили При низких серебряных звездах. Но даже и вы б удивились, Узнав, как в короткое лето Над смертью, над гибелью этой Рыбацкая жизнь возродилась.