Читать «Знак земли: Собрание стихотворений» онлайн - страница 43

АВГУСТ

Потеплели огурцы В их зеленой пирамиде. Суетятся продавцы, Покупателя завидев. Зачерпнув отменный плод, Как врачи, стучат в цветистый Бородавчатый живот: Тот ли самый? Не зернист ли? И когда от огурцов, Посреди колес горбатых, От веселья продавцов, Голосистых, языкатых, Мелковатою трусцой Отплывает покупатель, Налетает на него Петушиный, здоровенный, Пламенный и вдохновенный, Праздничный, как торжество, Гам колхозного базара. Пунцовеют щеки свеклы, Все в крови подземных соков. Вьется кверху корешок, Как китайская косица, А мячи пунцовых щек Кроет черная землица. В золотой орде телег, Посреди коней, оглобель И гогочущих гусей, Белоперых будто снег, Слышен крик кровавозобых Индюшат и визг свиней. Сегодня ты готов, борщок Из первой свеклы, из капусты, Где жирный золотой глазок Сияет, где ветвится кустик Укропа! Мирный огород, Собравшийся в тарелке этой, Тобою выращен, народ, Под шапкой солнечного лета! Спасибо вам, благодарю Тех, что пололи, поливали, Будили песнями зарю И солнце с песней провожали! 1938

ПОКОЙНИЦА

В саду за чаем как-то в знойный день Старушка-тетка, не окончив фразы И поглядев на пыльную сирень, Склонилась набок, повалила вазу, Рассыпала печенье, поползла Куда-то вниз, под стол, к лохматой шавке. Не помогли ни фельдшер, ни игла, Ни камфара, ни грелки, ни пиявки. Почти что не касаясь половиц, Поблескивавших полосою жгучей, Монашки с чинным выраженьем лиц, Однако походившие на щучек, Откуда-то приплыли, чтоб убрать Покойницу. И разбитная Фекла Зачем-то стала в зальце протирать Полы и замутившиеся стекла. Читать псалтырь явился сын дьячка, Семинарист в цветной косоворотке. С достоинством, немного свысока Всех оглядев, он выпил рюмку водки. И все в дому истошным шепотком Заговорили; только из гостиной Глухой басок, как отдаленный гром, Зарокотал с гнусавостью козлиной. Мне было восемь или девять лет, И я о смерти слышал очень мало. Церковный запах ладана и свет Дрожащих свечек – всё меня пугало. А табакерка с розовым цветком И тетушкин ореховый очешник, Забытые на столике ночном В ее существовании неспешном, Меня вогнали в ужас, потрясли. Я рано лег. Я не простился с теткой. Я спал недолго. С кашлем, с хрипом шли Часы над головою. Вдруг короткий Удар отдался в рамах. И гроза Накрыла дом. Все спали. Дом как вымер. Но я проснулся и, открыв глаза, Следил за всполохами грозовыми. Прислушавшись, я различил и бас Семинариста. И в одной сорочке Решил проститься с теткою сейчас – Немедленно – сейчас же, без отсрочки. Я распахнул гостиную. В тепле (Там пахло воском, ладаном) старушка Среди свечей лежала на столе. Я видел нос, привыкнувший к понюшкам, Казавшийся прозрачным. Все черты Обуглились. Лицо казалось острым. И длинный стол в свечах средь темноты Всплывал, сиял, как освещенный остров. И в сизых кольцах слипшихся волос Семинарист, вспотевший в душном зальце, Вдруг пробасил: «Уж если довелось Вам заглянуть, то я б не отказался Проветриться. Я скоро возвращусь, Лишь покурю. Мне нужен миг единый!» И вдруг ушел. А я, мальчишка, трус, Один остался в сумрачной гостиной. Я бормотал Давидовы псалмы, Храбрился, притворялся, что не трушу, А за стеной, среди садовой тьмы, Гроза рыдала в яблонях и грушах. В порывах ветра форточки тряслись И обдавали свежестью и палом. Трещали свечи. Язычки вились, Мотались, танцевали как попало. Казалось, этот деревянный дом Вдруг окунули в черное бучило. Вода клокочет, ходит за окном, Как в бочке хмель, как сусло, как бродило. И грянуло. И полетел псалтырь Со столика. И загудело в рамах, Когда над крышей расколола мир Ночной грозы чудовищная гамма. И распахнуло окна. И, в упор Дохнув на свечи черной мокрой пылью, Ворвалась ночь. И страх, и всякий вздор Дрожащего мальчишку обступили. Вся сказочная нечисть из углов Вдруг поползла, как в гоголевском «Вие». Покойница из светлых рукавов Вдруг выпростала руки восковые. Взыграл ли ветер, кофту шевельнув, – Покойница, казалось, оживала. Задравши нос, кривящийся, как клюв, Порозовела, палец приподняла… Не помню, закричал я или нет, Очнулся я опять в своей постели. Струила лампа мирный теплый свет. Вокруг меня домашние сидели. Гроза утихла. Смутный шум ветвей – Вот всё, что от ночной грозы осталось. Мне было стыдно трусости своей: Она внушала искреннюю жалость… С тех давних пор прошло немало дней, Я научился смерти не бояться. Я жизнь люблю. Она всего ценней. Я связан с нею нерушимым братством. Но я узнал, что в смерти тайны нет, Что смерть и жизнь – естественны и только. И я – за разум, я – за белый свет, И я за то, чтоб жить с разумным толком! Коль смерть придет, коль надо умереть, – Так мужественно, скромно, без истерик. Во имя жизни принимаю смерть, Во имя жизни покидаю берег. Июль 1939 Ока