Читать «Знак земли: Собрание стихотворений» онлайн - страница 38
Николай Алексеевич Тарусский
ЛЕСНИК
Отнерестилась щука в бочагах. Лесник лежит в болотных сапогах В некрашеном гробу, как будто в лодке. Он бородат, с широким лысым лбом. Он подпоясан мягким пояском Поверх сарпинковой косоворотки. Ему, наверно, восемьдесят лет – А впрочем, это был веселый дед, Неутомимый, крепкого закала. Он, кажется, и вырос здесь в дубах. Лесное солнце на его губах С младенческого возраста играло. С годами крепло странное родство. Лес, как наставник, пестовал его. Он был лесным пропитан до отказа. Лес, будто воздух, просочился в кровь. Лес зеленил глаза, ерошил бровь, Подсказывал ему слова и фразы. Он весь, как есть, признался леснику: Он наклонял его к боровику, Показывал ему, как вьются гнезда. Все дупла, норы, лазы, тайники Ежи, лисицы, зайцы, барсуки Ему открыли рано или поздно. Он научился ночью, как сова, Когда железной делалась листва, Ширять в кварталах возле черных речек И выть по-волчьи, чтобы материк, Откликнувшись, зашастал напрямик На грубый вой, на зов нечеловечий. Шли весны, зимы. Зарождался лист, В курчавых травах поднимался свист Злых комаров, назойливого гнуса. Лист умирал, чернел, перегорал, Леса, как солью, иней осыпал – И с гоготом на юг тянулись гуси. Сначала – яйца, а потом птенцы – А к осени то самки, то самцы Приветливые гнезда покидали. Волчица на болоте в камышах Волчат кормила. В прудовых ковшах Мальки линей, как молнии, мелькали. Дубы взрослели, ширились, росли. Мужала молодь. Теплый пар земли Дыханьем жизни наполнял лощины. А на тропинках – косточки, крыло, Останки птицы. Белое весло Лопатки волчьей. Труп сухой осины. Зверье умеет скрытно умереть, Чтобы никто не видел. Жизнь и смерть В лесу – как неразлучные подруги. Из мертвых листьев прет побег живой. Всё скрыто жизнью, как густой травой, Зеленой сеткой из ростков упругих. И лес ему лишь жизнь преподносил, Горячую, исполненную сил И буйного брожения, и соков. И мне всегда казалось, что лесник – Не человек, не просто лишь старик, А, словно лес, не знает наших сроков. И вдруг – конец! Но как поверить мне, Что он погиб так просто, в полынье, Что он был после найден рыбаками? В избе смолою пахнет. Над столом Блестит ружье начищенным стволом И спусковой скобою, и курками. Лягавый пес, пятнистый, в завитках, Умно глядит, как будто ждет в сенцах, Когда ж хозяин кликнет на прогулку. Вдова-старуха, вся черным-черна, Усевшись, в полушалке, у окна Ревет навзрыд и причитает гулко. Не верится, что завтра на плечах Сородичей, с оркестром, в кумачах, Он поплывет на сельское кладбище, Где гомозятся первые грачи, Где бледно-желтым пламенем свечи Пылает куст, где первый зяблик свищет. Так это смерть? Еще позавчера Мы с ним вдвоем сидели у костра. Лес вспыхивал. Стволы стояли в лужах. Копилась ночь в оврагах и ярах. Весна теплом дышала на буграх Среди безлистых сучьев неуклюжих. Старик сидел, пригорбясь, весь в огне, Весь в отсветах. И он казался мне Дремучим, странным сердцем этой ночи. Казалось мне: он может, знает всё. Лишь подмигнет – и скрытное зверье Появится из-за кустов и кочек. Лишь подмигнет – и двинутся стволы, Лишь улыбнется – и не станет мглы: Ночь зашипит, заплещет глухарями. Захочет он – и тут же на виду Глухарь, как шишку, дикую звезду Сорвет в глубоком небе над ярами. И к нам в костер опустится звезда, Застонет филин, зашумит вода, Забрешет лес, завоет волк в чащобах. И вдруг – конец! И завтра желтый ком Сырой земли, как будто кулаком, Ударит по дощатой крышке гроба. Прощай, мой друг! Пускай в сырых горстях Лесной могилы твой сгниет костяк, Пускай ты станешь почвой, черноземом! Земля не принимает смерти, нет! Ты пустишь корни, ты увидишь свет Среди берез и молодых черемух. Как юный дуб ты будешь снова жить, Листвой шуршать и с летним днем дружить В своем особенном древесном счастьи. Земля не принимает смерти, нет! Погибнет дуб – возникнет бересклет, Чтоб времени и жизни не кончаться! Июль 1939