Читать «День берестяной грамоты» онлайн - страница 4

* * *

Листья все падали, город потихоньку становился все грязнее и темнее, и роман начал слегка надоедать. Особенно раздражали потуги автора вышибить из читателя слезу. Меня слеза никак не прошибала, а-то точно знал, что все было не так, и не сжимал герой демонстративно-нервных пальцев при разговоре с тем, давным-давно (ха — ну с месяц назад, не больше) предавшим и подставившим, и не бросали они друг другу никаких патетических реплик, и в драку не лезли, а сидели тихонько где-нибудь в кафе и беседовали не о себе, и не выясняли, кто кого предал — и так ясно, что друг друга одновременно, а вспоминали третьего, бывшего некогда в их компании, и пославшего к черту этот Нью-Йорк, и уехавшем куда-то на Тибет заниматься чем-то непроизносимо-восточным… И зачем вместо этого простого и печального диалога автор присочинил другой — напряженный, ненужный, переполненный сленгом и труднопереводимыми каламбурами? И зачем опять впихнул это сравнение с берестяной грамотой?.. А герою снились после этого скандала странные сны, и автор их описывал кратким — nightmares, но ясно было, что снился ему Морена, в компании пьяницы и умницы попа, и Творимира, и Карпа, и друг еще не собрался предать, и меч блестел в лучах солнца, и Марья любила, а не называла себя Ариен и не пыталась учить японский…

…Впрочем, она действительно перестала называть себя этим именем, а бегала по Горбушке в поисках оксфордского японского на CD, собиралась на чайную церемонию куда-то в ботанический сад рядом с ВДНХ, и однажды я встретил ее в «Пути к себе» в компании огромного, волосатого и увешанного странными феньками. Она рядом с ним казалась такой тоненькой и отчетливо прорисованной, хмыкнула мне в лицо, отвернулась и продолжила разговор об «Исе-моноготари», а Ольга покраснела, глядя на меня…

…В день когда выпал первый, мелкий и сухой, снег и припорошил груды черно-зеленых яблок, я отправился на презентацию очередной книги академика — опять-таки про них, про грамоты. Студенты-филологи от меня слегка шарахались, потому что приближалась сессия, но археологи были с другого факультета, им меня бояться было нечего, и меня хлопнули по плечу и пригласили отметить событие в более подходящей обстановке. В более, так в более, к тому же обнаружились и керченские знакомые, и Ольга была рядом, и для затравки мы пили «кинзмараули», а после перешли на водку… А с утра я пытался поддерживать разговор о пустяках, и подпирал его плечом, но потом разговор осыпался, и его слова звонко стукали о голубой кафель над раковиной, распугивая ленивых и сытых тараканов, и мне надоело строить грандиозные планы на лето (махнуть на весь сезон в Казахстан, да жарко, в Японию, да дорого, в Приднестровье, да война) и я ушел в полутемную комнату со стаканом томатного сока, уселся в кресло и стащил с полки еще один сборник берестяных грамот, из тех, что мне еще не попадались… Надо бы книгу академика посмотреть, но в пылу презентации мне так и не досталось экземпляра… Я перелистнул страницы — и тут же наткнулся на Морену. В грамоте под номером 345 (11 строительный ярус, квадрат 110) он что-то покупал или продавал, зато в 357 лечил порубленное плечо. Я поморщился — зацепило его в выдуманном мной бою… А вот грамота 361 Морену не упоминала. Знакомым почерком, ломким и мелким, не разобрать ни слова на бересте, приходится вчитываться в расшифровку и перевод… Творимир. Не предавший еще тогда, месяц назад, но предающий сейчас, сию секунду… Кобель проклятый, Марье писал, пришли мне, мол «цоловеком грамотку таино», что согласна со мной бежать, будем свободны и возлюбим друг друга…