Читать «Личный опыт соучастия в истории» онлайн - страница 42

   Спустя пару лет почти такой же разговор повторился в гораздо более острой боевой обстановке, но все же опять с обоюдным пониманием несовершенства наличной юридической практики. На этот раз меня притащили к другому полковнику силой и потребовали, чтобы я подписал, что мне было предъявлено предупреждение о том, что моя деятельность подпадает под статью 190. Я категорически отказался.

   "Почему вы отказываетесь?" - с любопытством спросил этот другой полковник. "Потому что вся моя деятельность от начала и до конца не содержит никакой заведомой клеветы. Все - чистая правда!" "Действительно, - внезапно согласился и этот полковник, - до этого моего предупреждения вы могли и не знать, и даже думать иначе, но теперь я вас предупредил, что это клевета, и теперь вы это знаете, так что, тем самым, в будущем это становится заведомой клеветой!"

   Тут у меня невольно вырвался отчаянный выкрик Паниковского в почти аналогичной ситуации: "А вы кто такой?" Он твердо ответил, что он представитель Государственной безопасности СССР и, как раз, уполномочен решать, что - клевета, а что - нет. Вспомнив трудные уроки Валерия Чалидзе, я столь же твердо возразил, что только суд может решить этот, почти философский, вопрос.

   Вместо того, чтобы зря рассердиться, полковник вызвал из-за двери, по-видимости околачивавшихся там с утра Иванова и Петрова, и приказал: "Подпишите, что задержанному гражданину Воронелю при вас было предъявлено предупреждение об ответственности по статье 190 УК, которое он отказался подписать." На этом этапе счеты российских властей с законом в 1974 г. были вчерне закончены.

   Вскоре были закончены и мои счеты с бывшей родиной. Под новый 1975 год я вылетел из Шереметьево в большой мир, где не подозревают о большей части российских проблем.

   В следующем 1976 г. я был с визитом в Австралии, когда в России уже принималась новая ("Брежневская") конституция. Один из журналистов спросил меня, как я оцениваю этот политический сдвиг в СССР, и я ответил, что вижу в этом безусловный шаг вперед.

   "Но, как же так, - поразился он, - ведь старая Конституция (она звалась Сталинской, хотя была составлена, в основном, Бухариным) была гораздо демократичнее!?"

   "Нет, - пришлось мне объяснить этому розовому либералу - старая Конституция писалась не для выполнения в объективной реальности, а для международного престижа и рекламы идеального социалистического общества будущего. К жизни советского народа эта конституция никакого отношения не имела. А в новой конституции присутствует, хотя бы только частичная, тенденция к реальному следованию в обыденной гражданской жизни."

   Я не уверен, что тамошний журналист меня до конца понял, но университетский коллега, который меня сопровождал, необычайно развеселился и сказал, что теперь только он впервые уловил, что подразумевается под "загадочной русской душой"...