Читать «Трепет забот иудейских» онлайн - страница 22

    Все эти группы людей стремились прежде всего к свободе. Но они ожидали также, что их свобода станет условием осуществления жившей в душе мечты. То есть, что это будет "настоящая свобода", та, которая творит чудеса, превращая действительность в "настоящую жизнь", полную высокого духа и "настоящей справедливости".

    Но действительность предоставила им только ту реальную свободу, которая возможна на этой земле: свободу действовать и выбирать. Они выбрали и действовали. Между "настоящей Польшей", "настоящей Россией" и "настоящей Германией" оказалось так много общего, что между ними и реальными Германией, Россией и Польшей почти ничего общего найти не удается, хотя старикам-пионерам лестно, что они так нечеловечески многого добились, все они признают, что у них получилось не совсем то, чего они хотели. Наиболее радикальные среди них прямо признают, что это - совсем не то.

    Большинство из нас, добиваясь свободы, подразумевало еще нечто. Если это и не была "Новая Россия", то это был "Настоящий Израиль". И, если реальный Израиль американцам кажется "прямо настоящей Россией", а мне он иногда кажется смахивающим на "настоящую Польшу", то я просто ума не приложу на что он похож в глазах поляков. И я думаю, что реальный Израиль ни на что не похож. Как и реальная свобода делает нашу жизнь совершенно индивидуальной, потому что наш выбор приспособлен к нашей индивидуальности и наш образ действий - это и есть мы сами. Но такая свобода по силам далеко не всем, и большинство продолжает копировать кого-то, отказываясь от свободы, притворяясь, что свободы на самом деле нет, жалуясь, что всеобщий конформизм эту свободу у них похитил.

    Только после опыта реальной свободы нам предстоит стать взрослыми и понять, что же нам на самом деле нужно. И чем мы готовы за это заплатить.

    В этом отношении опыт тех, кто живет в Израиле, отличается от опыта остальных эмигрантов из СССР. Хотя в первые месяцы культурного шока иммигранты в Израиле не осознают значение своего гражданского статуса, со временем все они втягиваются в реальную жизнь этого общества и, продолжая мечтать о несуществующем "настоящем" и, бурля негодованием по поводу "неправильной" действительности, становятся реально значимым фактором в стране. Их восторженность и негодование, попадают (зачастую, ненамеренно) в демократические механизмы общества и становятся конструктивными элементами в нем, даже если они не были предназначены для этого. Это общество еще достаточно малочисленно, а иммигранты живут достаточно компактно в нем, чтобы видеть и оценивать реальное значение и последствия своих усилий. Если это значение оказывается равным нулю - это также реальная цифра, которая может навести на размышление и дать реальный урок.

    Ничего подобного не происходит с выходцами из СССР в других странах, и это обрекает их на ту же невзрослость, которая была характерна для них в СССР. Они по-прежнему могут неограниченно питать иллюзии о себе и об окружающей их жизни, включая их прошлую жизнь в России. В русской эмигрантской печати обсуждаются порой российские проблемы и проекты устройства российского будущего с той же степенью ответственности (безответственности), с какой евреи в московских кухнях обсуждали проблемы Израиля. Самое страшное, что может случиться с этими политическими прожектерами - это свершение их упований и необходимость вернуться в Россию для личного участия. Именно этот страх погнал многих горячих сионистов в Америку.