Читать «ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ. На стороне царя» онлайн - страница 3

Подняв висящий на груди крест, от которого засияло на все стороны отражёнными золотом солнечными лучами, он широко осенил народную толпу, затем златоглавые соборы в Кремле. Православные в ответ часто и густо закрестились, склоняя перед ним русые, тёмные, светлые, мужские и женские головы. Никон сощурил веки, высматривая, кто не сделал этого, не поклонился ему, цепко подметил орлиным зрением, что возле Спасских ворот трое знакомых ему русских, двое в одеяниях расстриг, а один мещанин, будто с вызовом его власти, направились вдоль стены прочь с площади к Воскресенскому мосту. Пальцы его впились в посох, напряглись, тонкие бледные губы сжались в ненавистной неприязни. Мало кто смел вызывать в нём такие чувства, но он ничего не мог поделать тем троим вольнодумным старообрядцам, потому что им покровительствовал друг и постельничий царя Фёдор Ртищев.

Они же выбрались из толпы, у моста через Неглинку остановились.

– Пока царь воюет, Никон стал единственным властителем в Москве. По нему видно, уже полагает себя важнее царя, – вполголоса заметил товарищам вышедший к мосту первым.

Он был коренастым, жилистым и крепким в кости мещанином, с лицом решительным, украшенным под левым голубым глазом рассасывающимся синяком. По поведению он казался задиристым, готовым по любому поводу влезть в драку, за что и получил кличку Задира.

– Никон-то и раньше не любил смирять себя, – с кивком головы рассудительно согласился тот, кто выбрался из толпы следом. Он слегка горбился и начал пощипывать ровно остриженную русую бородку, что было признаком его погружения в задумчивость. – А теперь, забывая, что избран в патриархи царской поддержкой, хочет видеть только чужую кротость, в том числе и царя. Над собой же не желает знать никакой узды. Даже божьей.

Прозванный Расстригой, он знал, что говорил. Его из монахов выгнал сам патриарх за излишнюю любовь к вольным пересказам греческих философов и за открытое отстаивание старообрядческих взглядов. Третий их товарищ, который был бы неприметным, если бы ни глубоко посаженные лукавые глаза, влажные и чёрные, тоже был расстригой, но добровольным, бежал из Печерской Лавры в Киеве. Прозвище Черкас пристало к нему лишь за отсутствием лучшего.

– Скажешь тоже, узды, – произнёс он с малороссийским говором. – С патриархов его нельзя скинуть до смерти, и не подотчётен никому. А царь перед ним мальчишка.

– Пора бы царю зрелым мужем стать, – охотно поддержал его Задира. – Надеюсь, война сделает из него бойца, а не умного зайца, который хочет сделать, как лучше, а духу на это не хватает.

– Ты не справедлив, – возразил Расстрига. – У него много задатков хорошего государя.

– Разве ж я возражаю? – пожал широкими плечами Задира. – Плохо бы нам пришлось, если б это было не так. Вольнодумство очень уж опасная и малодоходная подруга. Если с голоду от любви к ней не окочуришься, то вполне можешь попасть в острог, а то и на пытку и казнь.