Читать «Савелий Крамаров. Cын врага народа» онлайн - страница 181

— После операции, — сказал Савелий и взял в руки книгу о Евгении Евстигнееве. — Когда я снимался с ним, то чувствовал себя профнепригодным. Он меня многому научил, и другие артисты, в России и здесь. Я думаю, что он в какой-то мере был бы рад, увидев, что я чему-то научился.

Савелий углубился в книгу. Иногда он дважды или трижды перечитывал одну и ту же страницу, несколько раз звал Наташу, которая готовила ему еду.

— Послушай, Наташа, — увлеченно говорил он, — послушай, что написал Женя: «Доброта должна идти изнутри человека и общества. Приказать быть добрым нельзя. Доброта — нравственная категория души. Меня порою удивляют громкие призывы — быть добрыми, милосердными, человеколюбивыми. Все это игра слов. Разве может быть милосердным общество, где каждый, кто близок к распределению жизненных благ, пользуется ими прежде всего сам, где действует негласный призыв — больше отдай мне! Разве это нормально, когда и сегодня многие одаренные люди покидают страну, где нет заботы о них, где для того, чтобы реализовать свой талант, надо пройти настоящие круги ада». Я думаю, Наташа, что, может быть, рождая эти строки, он среди других уехавших из России людей вспомнил меня. И все-таки здорово, что сейчас в России об этом можно говорить и оставаться на свободе. По крайней мере — пока…

В другой раз он позвал Наташу радостным голосом и сказал, что нашел у Евгения Александровича строчки о себе, не о Савелии Крамарове лично, а об актерах, находящихся в его положении.

— Слушай, Наташа, внимательно, — блеснул глазами Савелий. — «Человек другой профессии, если он заболел и у него в семье печальное событие, может не выйти на работу, взять, скажем, больничный лист и так далее. Актеру это сделать сложно: назначен спектакль, надо выйти на сцену и играть… И не может быть иначе, если ты настоящий актер. Андрей Миронов не пропустил ни одного из своих спектаклей в очень тяжелые дни: умер отец… Никто не заставлял Николая Афанасьевича Крючкова разрезать гипс на ноге и приехать на съемку картины «Суд». Никто не заставлял тридцатичетырехлетнего умирающего режиссера Владимира Скуйбина руководить этой съемкой. Никто не заставлял Евгения Урбанского рисковать жизнью, погибнуть на съемках фильма «Директор»»… Я буду, Наташа, играть в новом фильме. Обязательно снимусь. Лишь бы хорошо прошла операция…

Как потом вспоминала Наташа, книга об Евстигнееве была последней из прочитанных им. Еще раньше он искал книгу об Иннокентии Смоктуновском, которого боготворил и считал великим актером.

Операцию провели, и она не предвещала выздоровления. Савелий почувствовал это и, вздохнув, сказал, что научился ценить жизнь, то, что окружает его, обожает жену, любит свой дом и главное — природу. Он заглядывался на рассветы и закаты солнца, на то, как распускаются цветы, как теплый калифорнийский воздух колышет листву. Даже редкий в этих местах дождик вызывал радость и умиление на его лице. Он понимал вечность природы и, наверное, хотел хотя бы в душе слиться с нею. Неожиданно становился серьезным. Прочитал сценарий и задумался.