Читать «Архитектор и монах.» онлайн - страница 89

На столе лежал лист бумаги. Наверное, у кого-то он оказался лишним.

Я взял ручку, обмакнул перо в чернильницу и написал:

“Дорогая Ева, большое спасибо Вам за ответ.

Какая милая открытка!

Желаю Вам всего наилучшего. Искренне Ваш, А.Г.”

Я зачеркнул слова “дорогая” и “большое”. Потом вообще всю эту строку.

Потом вынул из портфеля блокнот. Вырвал из него листок. Достал авторучку. Конечно, она не должна по чернилам подумать, что я писал ответ на почтамте. Что мне так уж страшно не терпелось прочесть и тут же ответить.

Я написал на листке:

“Забавный сувенир, спасибо.

А.Г.”

Я нарочно так написал, чтоб получилось прохладно и, может быть, отчасти обидно. Бедная дурочка старалась, а ей в ответ: забавно. Да еще без обращения, без наилучших пожеланий.

Через четыре дня я снова был на почтамте.

Я предполагал, что письмо будет примерно такое. Глупое:

“Ах, дорогой господин Гитлер, как я рада, что Вам понравилась моя открыточка! Я так старалась!.. Правда, хорошенькое платье у девушки? Вы догадались, что это Вы и я?”

Или горькое. Фаталистическое:

“Конечно, я сделала глупость. Сама не знаю, зачем. Вдруг неудержимо захотелось. Глупости, уважаемый господин Гитлер, бывают разные. Может быть, даже хорошо, что я живу не в Вене, а в Мюнхене. Прощайте”.

Или неожиданно умное. Ироничное:

“Вам на самом деле понравилось? Сразу видно человека с тонким вкусом. Ах, да! Вы же архитектор, дорогой господин Гитлер. Помнится, Вы обещали научить меня изящным искусствам, все объяснить мне про архитектуру…”

Но было ни то, ни другое, ни третье.

Ни глупость, ни горечь, ни ум. Просто длинное письмо, в котором Ева доверчиво и скучно описывала, как она провела день. Как она стояла в очереди за рыбными консервами, потому что в этот день обещали давать на талоны русского лосося, импортного, из России, в таких небольших банках. Наверное, и в Вене такие есть, не может быть, чтобы не было! Очень вкусно и практично: если сварить много риса, то можно сделать такой рисово-рыбный салат, этот красный лосось хорошо разминается и легко перемешивается с рисом. У нее были два неиспользованных талона на консервы, и ей удалось уговорить продавщицу их принять, так что она взяла шесть банок…

Я забыл тебе рассказать, Джузеппе.

В Германии при Тельмане – да и у нас в Австрии с тридцать восьмого года – были постоянные сложности с продуктами и с самыми простыми товарами. Не то чтобы народ голодал или ходил в лохмотьях – нет, конечно. Но все время чего-то не хватало. То рыбы, то мяса, то копченой колбасы, то горохового концентрата, то сахарной пудры, то яичного порошка. То настоящих кожаных ботинок (резиновая обувь и всякие эрзацы – этого было навалом), то плащей, то шерстяных или шелковых чулок. Хлеб и молоко, правду сказать, были всегда. Но надо было рано вставать и идти в магазин. Потому что к середине дня могло закончиться. Поэтому продавали не более килограмма хлеба и литровой бутылки молока в одни руки. “Килолитр” – была такая грустная шутка. Матери часто стояли с детьми. Или старики – чьи-то бабушка и дедушка – стояли парой. Чтобы взять два кило и два литра. Два килолитра.