Читать «Мальцев Ю. Промежуточная литература» онлайн - страница 12

Неизвестно

Вместо подлинных страстей и мучений — страсти вымышленные. Чтобы заполнить чем-то пустоту, Трифонову пришлось даже прибегнуть к несвойствен­ному ему мелодраматизму (любовь к Асе).

Нечто похожее мы видим и у Тендрякова. Его тоже, как и Трифонова, тянет к большим темам, но, как и Трифонов, он лишь топчется около. Тендрякова почему-то привлекает феномен религиозного возрож­дения в современной России. Вряд ли нужно тратить слова и доказывать вещи всем известные. Что такое современный русский религиозный ренессанс, знают все. О каких важных сдвигах в глубинах русского об­щественного сознания он свидетельствует, тоже всем понятно. Но только не Тендрякову. В его книгах явле­ние это предстает как в кривом зеркале, с искажен­ными до неузнаваемости чертами. Особенно характер­на в этом смысле, пожалуй, его недавняя повесть «Затмение». Христианский проповедник представлен здесь как проходимец и бездельник. При этом Тендря­ков делает вид, будто ему ничего не известно о пре­следованиях верующих в СССР и о таких проповедни­ках, сидящих в лагерях за религиозную пропаганду. Более того, он даже делает вид, что не знает о сущест­вовании советского закона о тунеядцах. Потому что если о таком законе помнить, то «бездельник» сразу же становится героем или, во всяком случае, мучени­ком. Ведь нужна большая самоотверженность, чтобы в стране принудительного труда и общеобязательного атеизма уклоняться от трудовой повинности да при этом еще заниматься религиозной пропагандой, обре­кая себя тем самым на неминуемый арест. Очень грустно видеть всю эту ложь у автора некогда пора­зившей нас своей остротой повести «Поденка — век короткий».

Что же касается религиозной проблематики, то она подается Тендряковым на таком уровне, что толь­ко диву даешься: неужели все это печатается в стране, которая знала Владимира Соловьева, Флоренского, Сергея Булгакова, Франка, Шестова? До какого упадка должна была дойти литература в нашей стране, чтобы такие пошлости преподносились читателю как глубо­кие откровения. Размышления героев повести о Боге, о смерти, о смысле жизни, о вечности и т. д. поража­ют не только банальностью и примитивизмом, но и тем азартным, даже пафосным тоном, каким писатель их преподносит, убежденный в их глубокомысленнос­ти. А ведь рядом существует обширный религиозный самиздат, серьезные авторы, подлинная мысль. Не может Тендряков не знать этого, раз он берется пи­сать о таких вещах. И вот, поди ж ты... Как тут быть критику, если писатель вынужден постоянно симули­ровать амнезию? Недаром ведь один из лучших самиздатских альманахов носит название «Память».