Читать «Террор на пороге» онлайн - страница 37

Анатолий Георгиевич Алексин

Он был циником… Откровенным, но добрым.

Кураев, случалось, ставил себе в пример других телемагов, так как «они действуют замаскированней».

— Не воспринимай чужой успех, как большое личное горе: он не происходит за твой счет! Следую, Николаша, этому принципу. И коллег призываю следовать.

Он был редкостно независтлив. А коллеги, похоже, призыв его не расслышали.

Меня Дмитрий ценил и за то, что я ловко разбирался в груде заранее записанных аплодисментов и с абсолютной уместностью включал то одну запись, то другую — от застенчивых хлопков до бурных оваций. Те же манипуляции я проделывал и с заранее запечатленными «реакциями на юмор» — от мелких смешков до обвального хохота. Передачи, таким образом, были избавлены от неожиданностей.

— Положительные эмоции сидящих в студии гарантируют положительные эмоции сидящих перед экранами. Следовательно, и хитрость нашу следует оценивать положительно. Так я себя реабилитирую, — полуизвинялся Кураев. — Если не грех беззвучно разевать и затворять рот под давнюю фонограмму, почему грех заряжать людей оптимистическим настроением… так сказать, подключая их к восторгам и смехоизвержениям надежно апробированного качества?

Последним изобретением Кураева стала передача «Чего желает мужчина?»

— Ну, чего желает мужчина физиологически — это обсуждения не требует. А вот душевно… чего он желает? Какова цель его жизни? — За каждой трапезой Дмитрий не прочь был пофилософствовать, пристально наблюдая, какое впечатление производят на меня его раздумья. — Вот ты, к примеру, чего желаешь? — Я замялся. — Ну, меня-то, чудачок, не стесняйся. Мы же с тобой не в лрямом эфире… Скажи открыто: чего как мужчина хочешь? Кроме того, что и так понятно.

— Чего хочу?

— Ответь не как на экзамене, а как на духу!

— Хочется, чтобы Нора перестала, наконец, повторять ту самую неотвязную фразу. Услышав ее, я по инерции спрашиваю: «А маме?» Она, также по инерции, отвечает: «Это другие чувства». И всякий раз я отправляюсь в ванную комнату, чтобы перед зеркалом себя изучить.

— Ты обладаешь обаятельной внешностью! — заверил он, обладавший внешностью чрезмерно заманчивой: поговаривали, что она порой отвлекает от содержания передач. По крайней мере, зрительниц. — Ты обаятелен… И пойми: скромность украшает человека, но не приносит ему никакой пользы. Это мой афоризм. Классик писал, что человек раскрывает себя в улыбке: хороший хорошо улыбается, а плохой — скверно. Ты, улыбаясь, напоминаешь мне какого-то легендарного киноактера. Никак не могу ухватить кого именно, потому что улыбаешься ты очень редко и с какой-то летучей мимолетностью.

Сходство мое с киноактером улавливали уже не раз, но, к сожалению, отсутствовала конкретность.

— У каждого есть привычные для него интонации, фразочки, — продолжал Дмитрий. — А у твоей жены есть фраза, как ты говоришь, неотвязная. О том, что никому ты, кроме нее, не нужен, да? — Я печально кивнул. — И сколько лет она тебе это вдалбливает?

— В течение всей нашей совместной жизни: семь лет и пять с половиной месяцев.