Читать «Сто шесть ступенек в никуда» онлайн - страница 179

Таким образом, Луис Льянос оказался еще одним свидетелем смерти, которая вскоре должна была случиться.

К тому времени солнце уже опустилось, и половина сада оказалась в тени, а свет во второй половине потускнел и словно подернулся дымкой. Воздух был неподвижным и сухим, а на каменном столе лежало несколько опавших листьев, предвестники осени. Со ствола эвкалипта свисали ленты серебристой коры, словно шкура освежеванного животного. Серый цвет казался результатом засухи, а не естественным свойством листьев, стеблей и хилых цветов сада.

Я не помню, чтобы хоть раз видела насекомых в саду, даже бабочку-капустницу, пчелу или какую-нибудь мясную муху с ярким брюшком. Птицы, наверное, были, скорее всего, воробьями, но я не помню. Однажды я подняла большой белесый камень, похожий на кусок мрамора, гигантский голыш, и из-под него в разные стороны разбежались мокрицы. Но их вряд ли можно считать насекомыми, как и пауков. Стены из кирпича, камня и гальки были достаточно высокими, чтобы скрывать сад от взглядов соседей, и над стенами возвышались только ветви и листья, серые или уже желтеющие. Внутри все было серым: цветы, листья, вазы и выцветшая мебель, тени и небо — яркое, но тоже серое.

Я сидела тут в последний раз, и этот день был практически последним в «Доме с лестницей»; я последний раз говорила с беднягой Луисом, скучным и вызывающим раздражение, с его тщеславием, манерностью и бесконечными вопросами, которые теперь вылились в допрос: зачем Козетте такой сад, почему она поддерживает его в таком виде, почему вообще купила этот дом? Луис размахивал длинными красивыми руками, называя «Дом с лестницей» «слоном, настоящим слоном», чего я никак не могла понять, пока не сообразила, что он пропустил важное прилагательное.

Все равно я его почти не слушала. Взглянув наверх, я увидела голову Белл, появившуюся над подоконником, словно не прикрепленную к телу, как будто туда закатилась отсеченная голова. Она лежала на оконной раме щекой вниз, а пучок светлых волос свешивался на узкий каменный карниз. Снизу это выглядело именно так, хотя Белл, разумеется, просто лежала на полу. Я еще увижу ее, но мельком, и уже не поговорю — слова покажутся неуместными, какой-то нелепостью, гротеском.

Вернулась машина. Я ее слышала. Луис мог принять ее за такси, но я, в отличие от него, узнала характерный звук мотора автомобиля Козетты. Наконец, он спросил:

— Почему ты молчишь, Элизабет? Почему ты со мной не разговариваешь?

— Мне плохо, — сказала я, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Меня переполняло желание увидеть Козетту, чтобы она вышла и сказала, что все это ошибка, и она не понимает, что на нее нашло, и… просит у меня прощения. Я изнывала от желания что-то сделать: вскочить, побежать в дом, броситься к ней. Но что-то мне подсказывало, что я не должна этого делать — это стало бы катастрофой. Я должна заставить себя ждать, если смогу, если хватит сил.