Читать «За год до победы: Авантюрист из «Комсомолки»» онлайн - страница 89

– Пургин Валентин Иванович, – прочитал он, переводя фамилию и имя с отчеством в именительный падеж, – Пургину Валентину Ивановичу… Присвоить, значит, Пургину Валентину Ивановичу. – Данилевский обиженно засопел, протер пальцами стекла – перед мутными линзами очков все плыло, двоилось, покрывалось радужным блеском, словно лаком, тогда Данилевский досадливо выдернул из кармана листок бумаги, протер им, стало лучше видно. – Присвоить… Пургину Валентину Ивановичу… Пургин Валентин Иванович… – заведенно повторил он.

Беспомощно пошевелил пальцами, потом вздернул пачку телетайпных листов над собою, как факел, и, тяжело дыша, понесся к главному: Данилевский не верил тому, что видел.

– Ты чего? – недовольно спросил главный. Он надевал галоши на свои щегольские козловые ботинки и собирался уезжать. – За тобой что, ведьмы гнались?

– Ведьмы, – просипел Данилевский, – ага, ведьмы!

Он прошел к столу главного, взял из деревянной, с перламутровой инкрустацией вазочки толстый красный карандаш под названием «Кремль» и отчеркнул на телетайпной ленте фамилию Пургина и положил ленту перед главным.

– Читай!

– А потом нельзя? – главный не менял недовольного тона.

– Потом нельзя.

– Я еду к товарищу Мехлису, – главный поднялся, взял лежащее на стуле пальто.

– Ну все-таки взгляни! – попросил Данилевский.

Главный поморщился, взял в руки лист, лицо у него странно утяжелилось, стало незнакомым, удивленно-растроганным, каким-то детским, он машинально вылез из галош, сняв их по очереди, по одной, упираясь пяткой в носок и оставив их на полу посреди кабинета, молча сел за стол.

Галоши у главного были новенькие, с нестертым лаком и малиновой генеральской подкладкой, а чтобы не перепутать с другими галошами, главный наклеил на подкладку по две медных буковки – свои инициалы: в присутственных партийных местах галоши приходилось оставлять на вешалке – ходить по кабинетам в них не принято – можно нарваться на отповедь, либо вообще получить от ворот поворот.

– Не может быть, – неверяще пробормотал главный и запустил палец под воротник рубашки, который ни с того ни с сего начал ему жать.

– И я глазам своим не верю, – сказал Данилевский.

– Но это же государственный документ, – главный поднял телетайпный листок, потряс им – подписан самим товарищем Калининым!

– Значит, и надо относиться к нему, как к государственному документу.

– Что будем делать? – спросил главный. – Я не знаю, что делают в таких случаях.

– Праздновать, – коротко произнес Данилевский.

– Пургин – Герой Советского Союза, – главный покрутил шеей, воротник продолжал ему жать, – Пургин – Герой Советского Союза, один из тысяч, из десятков тысяч журналистов страны. Больше героев нет! – Главный наконец справился с пуговицей на рубашке, вывернул ее из тугого обжима петли, расслабил воротник. – А мы чем поощрим Пургина?

– Надо подумать.

Главный вспомнил о Мехлисе и стремительно поднялся.

– Значит, так, ты думай, а я поеду – Мехлис, знаешь, человек нервный…

Главный покинул кабинет, забыв про галоши, они, сияя новенькими буковками инициалов, остались стоять на паркете. Данилевский, сопя, проследовал к себе в отдел, увидел Пургина, склонившегося над столом – тот правил бодягу туркменского собкора, знавшего русский язык на уровне португальского, половину своих материалов он присылал на туркменском, вызывая в редакции ярость и недоумение, но зато был близким родственником одного из секретарей своего ЦеКа и снабжал «Комсомолку» самыми крупными в Туркмении, а значит, и в стране, гранатами, курагой и изюмом – рывком выдернул Пургина из кресла.