Читать «За год до победы: Авантюрист из «Комсомолки»» онлайн - страница 118

Валерий Дмитриевич Поволяев

– Ну-к, поворотись-ка, сынку, – потребовал в очередной раз главный, – хочу посмотреть, как сидит на тебе гимнастерка, – развернул Пургина спиною к свету, удовлетворенно крякнул – сшитая из сиреневого командирского коверкота гимнастерка сидела на Пургине лучше не надо – была подогнана миллиметр в миллиметр, такие гимнастерки кроят только в кремлевских пошивочных и носит их высший начальственный состав РККА. – Теперь иди, речью займись. В помощь тебе никого не дать?

– Спасибо, сам справлюсь!

Но через пять минут в комнату к Пургину врывался всклокоченный Данилевский, привычно протирал пальцами очки, потом тер серебряною медаль, привинченную к кожаному борту пиджака, чтобы лучше блестела.

– Свихнуться можно! – жаловался он. – Оказывается, на фотоаппарат надо два пропуска – въездной и выездной. И на меня два пропуска. И на машину с шофером! Итого восемь пропусков. Сумасшедший дом! А ты чего строчишь? Заметку в номер?

– Речь!

От этого сообщения Данилевский приподнимался на цыпочки и больше не шумел, говорил только шепотом:

– Ну-ну!

Побыв немного у Пургина, он задом пятился к выходу, задом открывал дверь и исчезал, чтобы через пять минут появиться снова.

Серый выступал в своем репертуаре.

Время в этот день тянулось удручающе медленно – Данилевский измаялся, главный измаялся, Пургин тоже измаялся – и настолько, что у него начали ревматически болеть кости, их ломило, словно у столетней старуха, сердце колотилось так громко, что случалось, он не слышал говорящего – все заглушал частый бойкий стук, ледяной зверек, свернувшийся глубоко внутри, распространял вокруг себя холод.

В очередной свой приход Данилевский сказал:

– Черт, забыл! Тут странная телеграмма пришла, перед самым твоим приездом. Ее отбили, когда ты в поезде находился. Вот телеграмма, – Данилевский достал ее из кармана, отдал Пургину, – очень странная, более странной телеграммы я не встречал.

Пургин развернул серый бланк с плохо пропечатанными линейками, на которые была наклеена телеграфная лента. «Дельфин не выдержал разлуки покончил собой». Подписи под текстом не было.

– Что она хоть означает, можешь сообразить? – спросил Данилевский.

– Нет.

– Дельфин какой-то!

– Дельфин, дельфин… – Пургин пожал плечам, хотя сразу сообразил, что дельфин – это бесшабашный верткий, схожий с огромным веселым пескарем дельфиненок из санатория – спасенный им «крестник», который остался вместе с прежним Пургиным в прошлом.

Он расправил телеграмму пальцами и бережностью, трогательной аккуратностью своих движений заставил Данилевского задать вопрос вторично:

– Ну что, вспомнил?

Пургин покачал головой:

– Нет.

– Да плюнь ты, – Данилевский хлопнул его по плечу, выбрось из головы, – баба какая-нибудь, которую ты за умение плавать прозвал Дельфином! Не скрывай и не стесняйся. На курорте это каждому положено. Хотя самоубийство… Что, такая горячая любовь была? До гроба?

– Я же сказал, Федор, что не знаю.

– Ну да, самоубийство – это иносказательное… Рассталась, значит, с тобой навсегда, из записной книжки вычеркнула, из памяти выплеснула, – Данилевский неожиданно смущенно захихикал и задом удалился из комнаты. – Оно и лучше! – выкрикнул он из коридора.