Читать «Кремлевский опекун» онлайн - страница 20

– Встать! Суд идет, – второй раз за день в зале прозвучала эта, пожалуй, самая популярная в любом судебном процессе фраза.

«А заслужили ли мы, судьи, чтобы нас встречали подобным церемониалом?» – неожиданно для себя подумала Зуева, занимая место председательствующего в процессе.

Прошло всего несколько часов с начала суда, а она уже ощущала себя уставшей и разбитой. Причем, что совсем странно, в обед, прошедший в тяжелых раздумьях, она устала больше, чем за все минувшее утро. То и дело возвращаясь мыслями к материалам предварительного следствия, Зуева почему-то ни на минуту не сомневалась, что ее непосредственное начальство – по собственной ли воле или с чьего-то указания, – перенесшее рассмотрение дела на областной уровень, наверняка надеялось, что процесс надолго не затянется. Так ее и напутствовал председатель областного суда Никодимов: «Дня три, от силы – неделя на все про все».

За обедом, который она провела в гостиничном номере в одиночестве, судья долго ломала голову: почему такая спешка? На поверхности лежала лишь одна резонная мотивация: суд надо вершить крайне быстро, иначе – кто-то опасается – процесс может рассыпаться в любой момент. По какой уж причине, Зуевой было невдомек.

Галина Николаевна посмотрела на присяжных заседателей. Может, все же в них ее спасение?

Вопреки ее ожиданиям первый день суда пока проходил гладко, без особых сенсаций и сюрпризов. Отлично понимая, что, несмотря на его закрытость, дело все же получит достаточно широкую огласку, а в перспективе и вовсе обещает стать скандально известным, судья Зуева старалась вести заседание четко и неторопливо. Ей непременно хотелось убедительно продемонстрировать, что правосудие неподвластно влиянию со стороны, тем более толпы. А сама она абсолютно уверена в себе, абсолютно независима и невозмутима. Судья как бы параллельно спрашивала: а не обманывается ли она, заверяя себя, что все эти ее декларации будут соблюдены? Если вина подсудимого будет доказана, то, подчиняясь исключительно духу и букве закона, приговор будет вынесен. Строгий, но справедливый.

Среди присяжных произошло заметное оживление, когда после однообразной и утомительной процедуры утверждения присяжных заседателей и «выяснения отношений» с подсудимым слово взял прокурор.

Судья еще не успела завершить фразу о том, что слово предоставляется государственному обвинителю, как Гришайло вскочил с места, словно отскочивший от пола мячик.

– Пожалуйста, Виталий Титович, – то ли подбадривая, то ли осаждая его пыл, добавила Зуева. А про себя подумала: «Колобок. Ну, вылитый колобок, только в форме». Она едва удержалась от смеха.

Словно вновь угадав, о чем подумала эта бывшая красавица Зуева при виде его нелепой и никак уж не статной фигуры, Гришайло незамедлительно решил произвести впечатление своим действительно значительным голосом.

Виталий Титович деловито кашлянул. Потом, немного помедлив, извлек из бокового кармана синего форменного кителя платок, отер им пот с блестящей, как полированный шар, лысины.

– Ваша честь! – кивком головы он поприветствовал судью. – Уважаемые присяжные! – отвесил он реверанс и в их сторону. – Грустно сознавать, что мне приходится участвовать в процессе вершения правосудия по столь одиозному делу, каким является данное. И пусть вас не обманывают ощущения. Продолжается все тот же суд, который мы внутренне ведем каждый с самим собой – дома, на улицах нашего чудесного старинного города – с той самой поры, когда эта судебная история стала достоянием общественности. Я вижу среди вас, уважаемые присяжные заседатели, многих из тех, кого регулярно встречаю на наших улицах. Я заглядываю вам в лица и вижу в них немой укор, обращенный ко мне не только как к районному прокурору, но и как к земляку. Ваши глаза спрашивают меня: как это могло случиться? И вот сегодня я понимаю, что вы хотите наконец услышать голос правды, принципиальный голос справедливости, голос закона! Мне ужасно стыдно сознавать, что... – тут обвинитель с известной долей издевки указал на сидящего за решеткой Сироткина – ...правосудие над этим человеком в его истинном смысле, увы, все еще не свершилось. И именно этот неоспоримый факт точит мою душу. А теперь позвольте мне рассказать, господа присяжные, в чем конкретно обвиняется подсудимый Сироткин.

Гришайло уже уловил, что его внимательно слушают. Он сумеет сделать так, что и дальше будут внимать каждому его слову. Потому что, собственно, он – часть общественности, плоть от плоти ее. Он выражает мысли всех горожан, независимо оттого, что их сегодня и нет в зале. Он с народом. Полсотни страниц – текст его вступительного слова – лежали на столе, и он картинно брал листок за листком.

Зуева с удовлетворением отметила, что присяжные смотрят не на прокурора, а на стопку страниц, с нетерпением подсчитывая в уме, сколько времени займет их чтение. На это она и рассчитывала. Монотонный ход процесса давал ей прекрасную возможность в нужный момент короткими репликами управлять ситуацией. Это только внешне судья может показаться беспристрастным наблюдателем. На самом деле он, как арбитр на поле, способен исподволь влиять на игру, ломая ее темп. И зачастую владение этим тонким искусством оказывается не менее ценным в их ремесле, чем идеальное знание законов, красноречие прокурорских и адвокатских чинов. Она, разумеется, не могла не оценить по достоинству «преамбулу» Виталия Титовича. Что может, то может!

Тем временем, с трудом расправившись с назойливо длинной вводной частью, Гришайло перешел к результатам предварительного следствия и добрался до личностей.

– В две тысячи третьем году гражданин Добровольский Владимир Андреевич, присутствующий в зале в качестве представителя потерпевшей, взял на воспитание из детского дома города Уфы – отсюда, собственно, и родилась на свет фамилия – Уфимцеву Анастасию 1992 года рождения. Она также находится здесь в зале, – пояснил прокурор, оторвавшись от текста. – В детский дом потерпевшая попала в раннем детстве, и ее подлинная фамилия нигде не зафиксирована. Поэтому она стала Уфимцевой. Впоследствии Добровольский обратился в попечительские органы и официально оформил над девочкой опекунство. В деле имеется надлежащее заключение.

– Передайте, пожалуйста, заключение судебному приставу, мне хотелось бы с ним ознакомиться, – не зная почему, попросила судья, хотя уже видела этот документ в деле. – Так... наличие необходимой жилой площади... санитарные нормы... – громко перечисляла Зуева, по правде говоря, с одной лишь целью – взбодрить присяжных. Но неожиданно для самой себя взбодрила не столько их, сколько защитника Димы Сироткина.

Екатерина Черняк довольно некрасиво перебила судью. Галине Николаевне поначалу захотелось резко осадить ее прыть, но Зуева тут же вспомнила, как подобную бестактность только что допустила по отношению к прокурору.

– Для оформления опекунства не обязательно было забирать Уфимцеву из детдома! – выпалила адвокат Черняк. – Есть ли в материалах дела объяснение органов опеки по факту направления ребенка – к тому же девочки! – на новое место жительства к одинокому мужчине, к тому времени уже имевшему одного подопечного? Ведь в итоге именно он «проглядел» доверенного ему ребенка. – Она выждала паузу, пока присяжные переварят вопрос. Но как оказалось, судя по выражениям лиц, «переваривать» его в равной мере пришлось и судье, и обвинителю. – Поясню, чем вызван вопрос, – продолжила она. – Владимир Андреевич указал в ходе следствия, что давно развелся и что, строго говоря, у него не было не только никакого опыта воспитания детей, но и, в общем-то, он никогда не имел полноценной семьи. Было ли должным образом учтено данное обстоятельство?

Присяжные оживились. Никто в городе не знал, что Добровольский, оказывается, был женат, а затем развелся.

– Гражданин Добровольский представил безупречную характеристику с последнего места работы... – Прокурор решил не уточнять, откуда. – Она тоже приложена к делу. Я могу передать.

– Не надо. Суд не сомневается в безупречности характеристики, – отклонила его предложение судья. – Я поддерживаю вопрос защитника. Известно ли обвинению, чем Добровольский сам мотивировал свое решение? Проще, конечно, было бы спросить у самого Владимира Андреевича. Это мы сделаем во время допроса свидетелей.

– Ну чем-чем? – растерялся Гришайло. – Естественно, желанием скрасить одиночество, создать семью...

– Надо же, не мог по-людски, как все мужики! – достаточно громко произнес кто-то из присяжных.

– Прошу соблюдать порядок! – немедленно одернула Зуева. – Подобные высказывания могут быть квалифицированы как оскорбление личности свидетеля.

У Добровольского, несомненно, тоже услышавшего реплику, ни один мускул на лице не дрогнул.

– Защита просто пытается восстановить атмосферу, сложившуюся в доме гражданина Добровольского, – примирительно уточнила защитник, чем лишний раз убедила Зуеву, что за ее с виду многозначительным вопросом особой следственной глубины нет. Так, не более чем бабье любопытство. Но так или иначе, нужный эффект защитником был достигнут.

– Продолжайте, Виталий Титович! – Зуева предложила прокурору вернуться к своим обязанностям. – А вас, Екатерина Степановна, прошу впредь не нарушать ход заседания.

– Но ведь интересно, – наивно и даже несколько смешно извинилась защитник. – Другие всю жизнь тратят, чтобы получить опекунство, а тут, оказывается, легко получить право опекунства сразу над двумя... Высоко!

Не найдя подобающих слов, чтобы закончить свою мысль, она лишь развела руками.

– Предположительно, в дальнейшем Добровольский собирался удочерить Уфимцеву, – продолжил Гришайло. – Он понимал, что не сумеет по-другому добиться разрешения. В силу уже замеченного моим процессуальным оппонентом, товарищем защитником, соответствующие органы, скорее всего, не дали бы согласия.

– Протестую, ваша честь! – вновь вскочила с места адвокат.

Зуева с удивлением на нее посмотрела, как бы вопрошая – что та на сей раз имеет в виду?

– Предположения прокурора относительно намерений свидетеля ничем не подкрепляются, – пояснила Черняк.

– Вы правы... – на всякий случай судья заглянула в лежащий перед ней листок, – Екатерина Степановна. Однако в самом факте желания удочерить ребенка нет ничего криминального или плохого. Или вы располагаете какой-либо дополнительной информацией?

Судья лишний раз захотела убедиться в том, что за вопросами адвоката ничего не стоит.

– Нет, не располагаю, – сникла адвокат.

– Тогда, если вы не возражаете и если Виталий Титович настаивает, мы не станем вычеркивать его слова из протокола.

Она и сама пыталась понять, к чему это заявление прокурора. Неужели фиксирует дополнительные юридические зацепки, на случай какого-нибудь неожиданного поворота событий? Скорее всего, прокурор уже выстроил свою твердую линию ведения процесса, от которой, чувствуется, он не намерен ни на шаг отступать.

Гришайло продолжил излагать подробности опекунства над Настей, рассказывал о том, как ей жилось в доме Добровольского, как складывались бытовые условия.

– Ей и вправду пришлось нелегко, – констатировал он. – Новоявленный опекун охотно мирился с тем, что девчушка взвалила на себя весь груз домашних забот: убирала, готовила, таскала на себе воду и продукты из магазина...

Зуева видела, что никакой сочувственной реакции у присутствующих его слова не вызвали. Захолустье – не столица, тут детей с раннего возраста приучают вести домашнее хозяйство. Экая невидаль!..

Но вот Гришайло вплотную приблизился к моменту, когда, по его замыслу, пришла пора взяться за Дмитрия Сироткина. Присяжные вновь оживились.

– Ваша честь! Я не случайно начал с изложения фактов опекунства над гражданкой Уфимцевой. Именно она в этом деле потерпевшая. И, заметьте, от чьих рук? Такого же, как она, детдомовского воспитанника, которого сердобольный гражданин Добровольский взял в подопечные раньше, чем Настю. По сути, Добровольский брал ее на воспитание еще и с неизбежной мыслью создать в доме уют и тепло, в том числе и для другого своего подопечного. И чем тот отплатил?! Истинное лицо подсудимого я предполагаю осветить ниже.

Сразу после прокурорской речи судья уже собиралась подвести черту под вечерним заседанием, дабы с утра, на свежую голову, дать заседателям вникнуть в суть дела. Часы показывали начало шестого.