Читать «Елена Блаватская» онлайн - страница 21
Александр Николаевич Сенкевич
Ни мнение света, ни предрассудки общества не в силах были остановить Елену Петровну на пути к духовному совершенству и обретению чуда. Это было у нее в крови — поступать наперекор здравому смыслу.
Ее прабабка, французская аристократка, бросив детей и любящего мужа, умчалась на двадцать лет неизвестно куда и непонятно с кем. Никто не смог объяснить, почему она это сделала. Только Леля догадалась, примерив прабабкин поступок на себя. Ее прабабка, как и она, получала сообщения оттуда — из космических глубин, из неизведанных далей — и неукоснительно им следовала.
Она давно уже видела жизнь своей семьи в ином свете. В Тифлисе избегала разговоров даже с сестрой Верой и тетей Надеждой. Опасно было с ними откровенничать. Бесшабашно веселая жизнь обтекала ее, не завлекая в свою пучину. Несколько раз она пропустила балы, сославшись на невозможность выходить туда в глубоком декольте. Ведь не пристало ей, девушке, появляться почти голой перед чужими людьми. С этой ее причудой близкие, кажется, смирились. Надолго запомнился им тот невероятный случай, когда она, наотрез отказавшись появляться полураздетой соответственно моде на большом балу у царского наместника, умышленно сунула ногу в кипящий котел и шесть месяцев провалялась в постели.
Спустя много лет Елена Петровна заявляла, что всегда ненавидела наряды, украшения, цивилизованное общество, балы и парадные залы.
И все-таки это была полуправда.
Совершеннейшей неправдой было ее признание, сделанное лет в пятьдесят. Она утверждала, что если бы в юности какой-то молодой человек посмел заговорить с ней о любви, она застрелила бы его, как бешеную собаку.
Встречи с князем Александром Голицыным Елена Петровна вспоминала последовательно, день за днем, со всей яркостью всплывающих из прошлого картин и отчетливостью ощущений. Знакомство с князем было, кажется, первым важным событием в ее почти взрослой жизни. Александр Голицын казался ей лучшим из всех людей, которых она встречала. Как долго сердце ее искало привязанности, и наконец-то, похоже, ей повезло.
До девяти лет, как она признавалась, ее единственными «нянями» были артиллерийские солдаты и калмыкские буддисты. У одних она научилась уверенно и лихо сидеть в седле, у других — долготерпению и мудрости.
В седле она дышала свободнее. По утрам выбирала из конюшни самого норовистого вороного жеребца и чуть ли не с места пускала его в галоп. Ей нравилась бешеная скачка, когда распущенные светло-золотистые волосы, откинутые назад с выпуклого лба, развевались и трепетали от встречного ветра. Поездки верхом словно охлаждали в ней снедающий жар затронутого честолюбия и непомерной гордыни.
Она, взволнованная, неслась на лошади, не разбирая дороги. Все чаще и чаще жеребец переходил на шаг, копыта вязли в сплошном месиве грязи. Небо тяжелой попоной спустилось на землю, тучи обложили вершины гор. Издалека слышны были раскаты грозы. Она не замечала пронизывающего ветра. За склоном горы показалась старая церковь, сложенная из грубых, необтесанных камней. Она пришпорила коня, взметнув с земли целую стаю ворон: их всполошенный грай заставил ее вздрогнуть и осмотреться.