Читать «Елена Блаватская» онлайн - страница 11
Александр Николаевич Сенкевич
Вот почему Е. П. Блаватская, усиливая в себе бунтарское начало, нередко позволяла себе кощунствовать, юродствовать и лукавить. По воспоминаниям ее сестры, она еще с детства примеряла роль сокрушительницы привычных духовных устоев. Вне христианства Елена Петровна жила авантюристически вольготно, а последние шестнадцать лет своей жизни всецело посвятила себя конкретному делу: оформлению своих эзотерических прозрений в определенную организацию, в новую церковь, — Теософическое общество.
С ранних лет Блаватская стремилась к духовному и умственному общению, наиценнейшему дару русского человека. По ряду причин, сугубо семейного, личного характера, такое общение постепенно вырождалось в демонстрацию ее оккультных способностей.
Последовательница учения Е. П. Блаватской, известная русская теософка Е. Ф. Писарева, основываясь на эпизодах, которые относятся к жизни Елены Петровны в детстве, была убеждена в том, что «Е. П. Б. обладала ясновидением; невидимый для обыкновенных людей астральный мир был для нее открыт, и она жила наяву двойной жизнью: общей для всех физической и видимой только для нее одной! Кроме того, она должна была обладать сильно выраженными психометрическими способностями, о которых в те времена на Западе не имели никакого представления. Когда она, сидя на спине белого тюленя и поглаживая его шерсть (в зоологическом музее Е. П. Фадеевой в Саратове. —
Все думали, что она черпает эти увлекательные рассказы из своего воображения, а в действительности перед ней раскрывались страницы из незримой летописи природы».
В общении Блаватской с природой и людьми присутствовали детская наивность и определенный расчет: она любила подурачиться, однако всем своим проделкам и проказам старалась придать серьезный смысл. Эти качества Леля унаследовала от матери. Елена Андреевна могла обескуражить человека каким-нибудь ехидным замечанием или ироническим поворотом мысли.
Борис Михайлович Эйхенбаум трактовал литературный процесс как осознание себя в потоке истории. Если применить эту формулу известного литературоведа к личности Е. А. Ган и ее дочери, придется ее чуть-чуть переиначить. Для них творчество было осознанием себя в контексте вечных, вневременных истин, только у Е. А. Ган эти истины более живые, не столь отвлеченные, как в сочинениях ее дочери. Тяжелая болезнь, протекающая неровно и оставляющая надежду на излечение, приучила ее смиряться перед Божьей волей, терпеливо нести свой крест.
У Блаватской никакого смирения в помине не существовало. Она верила, впрочем, в некий Промысел, имеющий власть над жизнью каждого. Однако Елена Петровна возводила эту направляющую судьбу человека силу к кармическим закономерностям. Она верила, что ни одна вера, ни одна религия не в состоянии заполнить пустоту, образующуюся в сознании смертного человека, который оказывается лицом к лицу перед бесконечной Вселенной, перед вечным, неиссякающим потоком жизни.