Читать «Елена Блаватская» онлайн - страница 106

<…> Срок найма дома № 17 по Landsdowne Road кончался летом 1890 года, и решено было превратить № 19 по Avenue Road в главную квартиру Теософического общества в Европе. Для собраний ложи Блаватской, основанной Е. П. Б. была выстроена зала и произведено несколько перестроек. В июле ее штат работников соединился под одной кровлей; сюда прибыли Арчибальд и Бертрам Кейс-тлей, уже много лет до того посвятившие себя служению ей, и графиня Вахтмейстер, оставившая всю роскошь богатства и высокого общественного положения с тем, чтобы пожертвовать всему делу, которому она служила, и другу, которого она любила с глубокой и верной преданностью; Джордж Мид, ее секретарь и убежденный ученик и неутомимый работник; Клод Райт, симпатичный ирландец, с острой проницательностью под веселой и ясной натурой, беспечный с виду; Вальтер Ольд, мечтательный и чувствительный, врожденный психик и, как многие из них, легко поддававшийся влиянию окружающих; Эмилия Кислингбери, любознательная и искренняя женщина; Изабель Купер Оклей, обладавшая интуицией и прилежанием, что редко сочетается вместе, и чрезвычайно преданная ученица; Джемс Прайз, американец, вносивший практические знания в нашу работу и способствовавший широкому развитию нашего дела. Все эти лица и я жили вместе в помещении Теософического общества, мисс Купер и Герберт Бэрроус, принимая участие в нашей деятельности, не имели возможности, вследствие других обязательств, жить с нами на одной квартире.

Правила общежития были очень просты и остаются такими же и до сих пор, но Е. П. Блаватская настаивала на большой правильности жизни: утренний кофе подавался в 8 часов, затем работали до 1 часа, далее завтрак и затем работа до 7 часов. После обеда внешняя работа для общества откладывалась, и мы собирались в комнате Е. П. Б., где обсуждали планы, получали указания, слушали объяснения сложных вопросов. В 12 часов огни должны были быть погашены. Моя общественная деятельность заставляла меня часто отлучаться на несколько часов, к несчастью для меня, но таково было обычное течение нашей занятой жизни. Сама она писала беспрестанно, вечно страдая, она железной волей заставляла свое тело исполнять свои обязанности, безжалостная к его слабостям и болезням. Она очень различно относилась к своим ученикам, приспособляясь с необыкновенной точностью к их характерам; как учитель, она была изумительно терпелива, разъясняя один и тот же вопрос на разные лады, пока наконец после повторной неудачи она не откидывалась на спинку кресла: «Боже мой! Разве я так глупа, что вы не можете понять? Послушайте, — обращаясь к кому-нибудь, на чьем лице виднелись слабые признаки понимания, — объясните этим разиням, что я хочу сказать». К тщеславию, самомнению, притворным знаниям она была немилосердна, острые стрелы иронии пронизывали притворство. На некоторых она очень сердилась, выводя их из летаргии пламенным презрением. Она действительно превращала себя лишь в орудие для воспитания своих учеников, не заботясь о том, что они или кто-либо другой будут думать о ней, лишь бы обеспечить желанный результат.