Читать «Елена Блаватская» онлайн - страница 103

Александр Николаевич Сенкевич

Она действительно была жертвой, мученицей, терпеливо переносила любой срам, и на ее агонии держалось благополучие Теософического общества».

Воспоминания Анни Безант об обстоятельствах ее знакомства с Е. П. Блаватской

«…Год 1889-й — незабвенный для меня год, когда я нашла дорогу Домой и имела бесценное счастье встретить Блаватскую и стать ее ученицей, — пишет в своей «Автобиографии» Анни Безант. — Во мне все больше и больше росло сознание, что для изменения социальных бедствий нужно нечто более того, что у меня было. Социальное положение достаточно было для экономической стороны вопроса, но где взять вдохновение, импульс которого привел бы к осуществлению Братства человечества? Наши усилия организовать прочные кружки самоотверженных работников потерпели неудачу. Многое было сделано, но не было настоящего движения самоотверженной преданности, в силу которой люди работали бы только ради любви и стремились бы лишь давать, не требуя ничего взамен. Где был материл для создания более высокого социального ордена, где были отесанные камни для возведения храма человеку? Мною овладело отчаяние, когда я искала этого движения и его не находила. <…>

Я прочла много книг, но они меня не удовлетворяли. <…> Наконец, однажды, сидя дома в глубоком скорбном раздумье, как то была моя привычка после захода солнца, полная интенсивной, но почти безнадежной жажды разрешить загадки жизни и разума, я услыхала голос, ставший для меня впоследствии самым священным звуком на земле, призывавший меня к бодрости, потому что свет был близок. Две недели спустя мистер Стэд вручил мне два тома. «Можете ли вы написать рецензию о них? Мои молодые люди все сторонятся их, но вы настолько увлечены этими вопросами, что можете что-нибудь о них написать?» Я взяла книги; то были два тома «Тайной Доктрины» Е. П. Блаватской.

Я принесла домой свою ношу и села за чтение. Интерес возрастал с каждой страницей, но как все это казалось знакомым; как мой ум предугадывал выводы, как естественно это было, стройно, тонко и вместе с тем как понятно. Я была ослеплена светом, в котором разрозненные факты казались частями мощного целого, и все мои загадки, сомнения, задачи, казалось, исчезли. <… >

Я написала рецензию и просила мистера Стэда представить меня автору и затем написала ей несколько слов, прося разрешения ее навестить. Я получила самую дружескую записку с приглашением прийти, и в мягкий, весенний вечер Герберт Берроус и я (его стремления тождественны были с моими в этом вопросе) пошли пешком от Notting Hill Station № 17 по Landsdowne Road, спрашивая себя, что мы увидим. После минутной остановки мы быстро прошли через переднюю и первую комнату, чрез раскрывшиеся перед нами двери; фигура в большом кресле перед столом; голос звучный, властный: «Милая миссис Безант, я так давно хочу с вами познакомиться». И моя рука очутилась в ее сильных руках, и я взглянула в первый раз в этой жизни в глаза Е. П. Блаватской. Мое сердце внезапно бросилось ей навстречу (узнала ли я ее?), и затем — стыдно в том сознаться — оно горячо запротестовало, отхлынуло назад, как дикий зверь, почувствовавший властную руку. Я села, после того как была представлена нескольким присутствовавшим здесь лицам, и стала слушать. Она говорила о своих путешествиях, о различных странах, вела свободный блестящий разговор; глаза ее были безучастны, а прелестные пальцы беспрестанно крутили папиросы. Ничего особенного не было сказано, ни слова об оккультизме, ничего таинственного, светская женщина, поддерживающая легкий разговор со своими вечерними посетителями. Мы встали, собираясь уйти, и на минуту завеса поднялась, и два блестящих проницательных глаза встретили мой взгляд, и голос ее дрогнул: «О, милая моя миссис Безант, если бы вы к нам примкнули!» Я почувствовала почти непобедимое желание наклониться и поцеловать ее под влиянием этого просящего голоса, этих глаз, но со вспышкой прежней непреклонной гордости и внутренней усмешкой над своим безумием я вежливо простилась и ушла, сказав несколько банальных и уклончивых слов. «Дитя, — сказала она мне много позднее, — гордость ваша велика; вы горды, как сам Люцифер». Но, право, мне кажется, что после этого вечера я никогда не проявила ее по отношению к ней, хотя гордость моя гневно пробуждалась в защиту Е. П. Б. много раз, пока я не поняла всей мелочности и бесполезности критики и не узнала, что слепые являются предметом жалости, а не презрения.