Читать «Высотка» онлайн - страница 145

И тут до меня наконец-то дошло.

Кажется, я поняла, о чем он поет. Это не имело никакого отношения к гардениям, крепким мужским объятиям и дымящимся сигаретам. Это была черная бездна (Гарик прав!), подобная той, что разверзлась передо мной вчера, в которую Гардель тоже кричал шестьдесят лет назад, но ответа так и не услышал.

Чертов портеньо, он хотел того, что по определению недостижимо. Остановить время, жить быстро, умереть молодым? Нет, не то… Любить и быть любимым? Формула для бедных. Человек не может успокоиться на любви, ему нужно больше, именно это я вчера так остро ощутила. Схватить всю жизнь в ее полноте? раскрыться в каждом ее возрасте? слиться с ней, совпасть с ее очертаниями, чтобы нигде не оставалось зазоров, войти в нее, как рука в перчатку — и отбросить, отказаться, выскользнуть, обрести, наконец, ту невозможную свободу, которая… которая… которой уже будет некому насладиться, закончила я мрачно.

Дверь захлопнулась, мысль ушла, черная дыра осталась.

Данька, почему все так глупо. Ведь у нас с тобой было это невозможное. Даже с Гариком его не было. И я больше никогда — вот оно, словечко-паразит — не буду слушать Гарделя. Во всяком случае, сегодня точно не буду.

Проснулась утром с тем же ощущением горечи во рту. В прихожей блеял телефон, но я и не думала подходить. Вика затопала по коридору, взяла трубку. Если это Гарик, меня нет дома, прошипела я. Сама разбирайся, отрезала Вика, потому что ты есть дома, и это не Гарик.

Аська, кончай дурить, сказал Петя. Покуражилась и будет. Тут Баев совсем рехнулся, по потолку бегает как муха, вопит: «верните мне ее, иначе жизни себя решу». То есть «лишу». Приперся в лабу, живет вторую неделю, в результате производительность моего труда катастрофически упала, но Стеклову-то не объяснишь…

А сам Баев, спрашиваю, язык проглотил?

Вот и чудненько, сказал Петя куда-то в сторону, она тебя зовет — иди, побеседуй.

Я чуть трубку не грохнула, но любопытство взяло верх и окончательно сгубило кошку.

Аська, я имбецил, раздался до боли знакомый невыразительный голосок. Я осел, помнишь мое давешнее открытие? Возвращайся, хватит уже. Ты мне всю жизнь испортила и остаток лета заодно. Люблю тебя, заразу, до коликов в селезенке, трамвай куплю обязательно, это ты хотела услышать? Петька, дурачина, покраснел, зажал уши и самоустранился из процесса трехсторонних переговоров. Чувствительная натура. Ну чего молчишь? Если бы он не самоустранился, то подтвердил бы, что стою я на коленях, и рожа у меня самая сокрушенная, и что я готов на любые контрибуции, только бы ты тут снова оказалась, кошатина ты вредная.

Врешь говорю, Баев, рожа у тебя наглая, и лежишь ты на охранниковом диванчике с сигареткой в зубах.

За дверью хрюкнула Вика и высунулась в коридор. Это твой благоверный звонит? Давай, отожги его сковородкой по голове!

Заткнись, сказала я бесцеремонно, потому что она мешала мне слушать, как Баев метет языком и причитает «mea culpa».

А хоть бы и так, но глубину моего раскаянья это отнюдь не умаляет, продолжал распинаться Баев. Блин, не сбивай меня. Я за эти три недели поседел как лунь, приезжай, увидишь, специально для тебя посыплю голову пеплом, три пепельницы уже накурил, четвертая скоро будет. Чуть с катушек не слетел, такая напряженная мысль у меня была. Слушай же, о неприступная, что я придумал.