Читать «Семья Эглетьер» онлайн - страница 147

Анри Труайя

— Ты был совершенно прав, когда дал отпор папе! Никогда не жульничай! Не жульничай, Даниэль, умоляю тебя!

И тут же убежала. Даниэль ничего не понял. В общем-то, все девчонки чокнутые. Но до сих пор он считал, что сестра — счастливое исключение. Неужели она такая же, как остальные? И все же он очень любил ее, с ее неуклюжестью, трудолюбием и покладистым нравом. Даниэль включил проигрыватель и попытался повторить новый танец, который ему показала Даниэла. Правда, он никак не мог вспомнить, когда нужно подпрыгивать — после того, как сделаешь два шага вперед и два в сторону или же после каждого шага. Впрочем, какая разница. Только дураки могут ради танцев забывать обо всем на свете. Нельзя быть исследователем и в то же время поспевать за всеми новинками моды. Даниэль потоптался минуты две, сбился с такта, затем, разочарованный, уселся под рыбой со светящимся животом и стал зубрить историю, мерно покачивая головой и прищелкивая пальцами.

XXVI

С потолка свешивались бутылки из-под кьянти, разноцветные стеклянные шары, связки сухого перца, бутафорские окорока. Рыбацкая сеть служила занавесом, наполовину скрывая вход. На зеркале белой краской было написано меню. Звуки мандолины доносились из усилителя. А в глубине длинного зала хозяин с багровым лицом, хмельной от жары, усталости и марсалы, один за другим совал в печь противни с лепешками из светлого теста.

Ставя на стол два дымящихся блюда, официант обжегся и выругался. Франсуаза заказала пиццу с ветчиной и помидорами, а Жан-Марк — с морскими моллюсками. Каждый дал попробовать другому кусочек от своей порции. Трудно было определить, у кого вкуснее. Франсуаза так радовалась встрече с братом, что почти забыла о своих горестях. А он заставил ее выпить целый стакан темного, душистого и терпкого вина. Вино сразу ударило Франсуазе в голову, и она закачалась на волнах красного океана. Вдруг захотелось смеяться. Все вокруг было так чудесно: итальянская экзотика, шум, толкотня. Какие-то девушки входили, надменно оглядывали сидящих, неторопливо пробирались между тесно стоящими столиками, по-приятельски целовались со знакомыми, затем как бы нехотя соглашались отведать болонского спагетти или лимонного шербета. Как это просто у них получалось! О, если бы и она могла так. К их столику подходили товарищи Жан-Марка. С братской гордостью он представлял их Франсуазе, и ее это трогало. Один из них, Дидье Коплен, посидел минут десять. У него было открытое, застенчивое и умное лицо. Разговаривая, он все время смотрел на Франсуазу.

— Это мой лучший друг, — сказал Жан-Марк, когда Дидье ушел. — Понравился?

— Очень.

Но это было не так. Никто не мог ей нравиться с тех пор, как она полюбила Козлова. У всех этих юношей были какие-то младенческие, слишком гладкие и невыразительные лица. Они будто еще и не родились на свет. Неужели можно влюбиться в двадцатилетнего?

— Если хочешь, мы как-нибудь проведем вечер с Дидье, — продолжал Жан-Марк.