Читать «Щи республики» онлайн - страница 9
Николай Огнев
А лес набухал сзади — черный, огрублый, тяжелый, по-чужому, по-бессмысленному, по-безработному, и вдруг — трах! — прорезался свинцовым свистом, багровым предвещаньем, темной угрозой, огненным бичом непонятной и никогда непонятой тоски —
Погоня!
Сердце Петришкино остановилось сторожко, сам он быстро и точно поджал расхлябавшиеся ноги, пальцами рук коснулся мокрого моха — так примерялись на фабричном дворе гоняться на приз — полбутылки —
Погоня!
И вновь, вперед, в невидные черные сучки, в тугую паутину, в чуждое, в чужое, в мокрые листья головой, как об стаю лягушек — чирк, чирк! — не горит зажигалка — главное, скорей, стремительней, как бы ни болела спина, как бы ни ныла грудь, как бы ни подгибались ноги, — скорей —
— ведь, погоня, погоня!
Ну, чорта ли, грудь захлестнуло; остановился Петришка — обидно. И какой там Петришка, девятьсот пятый давно сгорел безвозвратно, — нет, Петр Иваныч Борюшкин, всеми уважаемый слесарь от Грубера. Вот, только бы сердце остановить, задержать малость сжать кулаком — и все придет в порядок, станет на свои места; не будет ни леса; ни погони; ни бессмысленного скока через кочки, сучки, буераки; что, на самом-то деле; обидно.
А сзади… сзади… в сплошную стену липлого и черного осинового листа — так свалялся в одно весь лес — опять нарастала тревожно и густо, сторожко и хрустко крадучись по-медвежьи, глухо звоня о мшистые коряги — немыслимая ржавая темная ступа. А за ней… за ней — сетью лесных невидно-зеленых глаз, щупая, подбираясь, шаря, ерзая, обмусливая каждую ветку, каждое дерево, каждый сучок в темноте в слепоте, в черноте — приближалась погоня.
Схватил ладонку, сжал до боли в руках, — не помогло; и вот совсем с другой стороны донесся голос поезда, — далекого, может и огнедышащего, дракона; возник, встал над лесом, угрожая — предупреждая — властвуя.
— Слу-у-у-шай —
И — вот удивительно — стало легче бежать: завиднелись сучки. И пни не так часто встревали под мокрые ноги. — А, это у ветра лицо посветлело, — догадался Петр Иваныч и пошел шагом. — Ладно. Рассудим, чего я бегу?
— Соль. Ханжа. Картошка. Кар-ртоха. Сам виноват — с ними щей не сваришь, нет. Наше дело — болты, винты, шурупы, винтиля, конуса, втулки, механика. Вот что!
Обернулся назад и крикнул в хруст ступы:
— А не хошь ли, яга, электрических щей? Ува-жим!
И зарадовался, забурел, закарнавался; и все бы хорошо, да сердце опять:
— Погоня, погоня, погоня!
Ступа нарастала медленно, тяжело, хрустяще, почти видными ржавыми держалками разворачивая лес. И вот — чириканье, визг, карканье, стрекотанье в вое светлорожего ветра взметнулось кверху — погоня! — разглядеть и накрыть Борюшкина и раздавить, стереть в порошок, под ступу.
Тогда сердце рубнуло топором:
— Нет!
Всему лесному уклювью, ветром крыльев шевелящему мокрые ветки; всему ухвостью осеннему, празднующему конец летней страды, всему безглазью бескрайнему, завывающему пьяные песни буревыми закатами по бурым полям.