Читать «Провинциал и Провинциалка» онлайн - страница 74

В довольно светлой комнате стояло четыре, нет, пять кроватей, – на двух из них лежало по человеку, спали. Оба спали одетые, помятые, оба молодецки храпели. Когда я вошел, тот, что слева, поднял голову. Поднял и тут же уронил, однако уронил уже боком – так, чтобы и лежать, и меня видеть.

– Здравствуй, земляк, – сказал я.

Это был юный Чекин, брат Вали. Довольно высокий, гибкий, с чрезвычайно смекалистым лицом юнец – он не вставал и лежа меня рассматривал.

– М-м… – проговорил он. – Деньгами пахнет.

Он глядел на меня и как бы оценивал:

– Впрочем, так себе… Серенький.

Он зевнул и, зевая, докончил мысль:

– В моем положеньице – ты тоже фигура.

Он говорил с тем характерным, нескрываемым гонором, какой имеется у провинциалов, удивительно легко и быстро освоившихся в Москве, – рассуждения свои он вел по-прежнему лежа.

Я сел.

– Трещит? – Я показал на его голову.

– Просто потрясающе, – подтвердил он.

– Ты все еще не узнал меня?

– Я?.. Да ты в своем уме?! – оскорбился он, хотя, конечно же, он не узнал (да и не мог узнать!), и тогда я назвал себя. И сразу же перешел к делу. Я стал объяснять, что мне нужно найти Валю и что она куда-то делась.

– Да ты дальше не объясняй – я мою сестричку знаю!

Но о том, где сейчас Валя находится, он не знал и помочь мне не мог. Это было ясно.

Очень быстро (двумя-тремя вопросами, а спрашивал он напористо, хотя все еще лежал, свесив левую руку к полу) он выудил у меня всю известную мне информацию, то есть что Валя была на симпозиуме и что часто мелькала в обществе некоего поэта Корнеева, который в то же время еще и лингвист и даже завкабинетом лингвистики при таком-то институте.

– Корнеев, – сказал он раздумчиво и явно стараясь запомнить.

– Да, Корнеев.

– А как зовут, скажи-ка еще раз.

– Иван Павлович.

Он стал размышлять и бормотал примерно такое:

– Где-то здесь… А с Гребенниковым она разведена. Хотя жили вместе. Так, так… Может, они с этим поэтом в каком-нибудь гнездышке… Хотя поэт бедноват – откуда ему иметь гнездышко? Разве что на дереве?

Я с удивлением разглядывал этого юного прагматика – ничего не осталось от того вялого, безжизненного мальчика, у которого вываливалась изо рта каша. Ни тени не осталось. А был ли мальчик?.. В это время второй паренек, лежавший ничком на крайней кровати, вдруг захрапел, и не просто, а с какими-то чудовищными стонами. «Н-на… н-на… м-ммм», – неслось из угла на все лады.

– Бедняга… Как мучается! – сказал юный Чекин.

И вздохнул:

– Мучаются ребята. Пиво нужно. Срочно деньги нужны.

И вот юный Чекин с хрустом потянулся – сел, подержался руками за голову – волосы его были всклокочены.

– Ладно, – сказал он. – Десять рублей, и я обещаю найти сестричку. Десять рублей, но только чтоб бумажка была новенькая и чистенькая. А то бывает такая замусоленная, что и взглянуть не на что…

– Рубль, – сказал я, немного подумав.

– Не надо шутить. Десять.

– Нет.

– Ну что за цена – рубль?

– Цена как цена.

– Ну ладно – пятерка.

– Нет.

– Ты что? – возмутился он. – Ты в самом деле думаешь, что я за рубль буду ее искать высунув язык по всей Москве?

– Да.

– Ну хорошо: трояк.

– Нет.

– Ну, слушай. Ха!.. Рубль? Ну что за цифра рубль?!

Второй юнец, что на кровати в углу, захрапел будто из самой утробы земли.

– Да ты послушай. Послушай, как человек мучается!.. Два рубля!

– Нет.

– Давай, черт с тобой! Давай рубль!

Я дал ему рубль. Он тут же стал одеваться (за пивом, конечно). Я оставил свой адрес и уехал. Я не то чтобы сомневался – я твердо знал, что он и не подумает искать Валю.

Я поспешил на работу. С утра я не был, пришлось задержаться и отсиживать вечером. И еще был разговор с начальником. Разговор не из приятных.

Домой я вернулся очень поздно. «Ай-ай… Ай-ай…» – слышно было, как жена укачивает дочку.

Гребенников сидел на кухне. Я (уже из прихожей) увидел край расставленной раскладушки и его лицо, он сидел за столом.

– Ну как? – спросил я шепотом. – Не нашел Валю?

Он покачал головой: нет.

Я прошел и увидел, что на кухне, кроме Гребенникова, еще и Тиховаров.

– Привет, – кивнул он.

– Привет. Ты тоже ко мне ночевать?

Тиховаров не улыбнулся, и я понял, что разговор у них к этому времени стал нешуточный.

– Валю искал? – спросил у меня Тиховаров.

– Утром искал, – сказал я. – Но не нашел.

– А я, например, искать ее не буду.

– Не ищи, – кинул ему я. – Кто тебя просит.

Я налил себе чаю – чай уже почти остыл.

– Это я просил его, – подал голос Гребенников.

– Землячка! Землячка! – передразнил Тиховаров. – Вы все жалеете ее, нянчитесь с нею. А попросите любого человека назвать нашу Валю одним словом – любого человека! – и он вам скажет это слово, до гениальности точное, хоть и нецензурное…

– Потише, – сказал я.

«Ай-ай… Ай-ай… Ай-ай», – мерно и с устоявшейся однообразной печалью доносилось из темноты комнатной к нам на кухню.

Тиховаров быстро зашептал:

– Я своей жене, которая больна, но работает, которая еле ноги носит, но работает, двух ласковых слов не успеваю сказать. И я должен, оказывается, волноваться и по всей Москве искать эту… эту…

– Потише, – сказал я. – Она его жена.

– Какая она, к черту, жена?! Пшик, пузырь мыльный, а не жена!

– Ну ладно! Ладно!

«Ай-ай… Ай-ай… Ай-ай…» – донеслось из той комнаты с усиленной интонацией и с намеком, чтоб мы говорили потише. Несколько раз дочка негромко вскрикнула и наконец успокоилась.

Мы помолчали.

– Ну как? – спросил Гребенников.

Я рассказал о некоем поэте-лингвисте Корнееве. О том, что он работает в институте. И о том, что я был в том институте, но ничего не узнал.

Гребенников сказал:

– Я тоже узнал эту фамилию. И тоже там был. Ни следа.