Читать «Провинциал и Провинциалка» онлайн - страница 6

Владимир Семенович Маканин

В кабинет входит Иван Серафимович. Полдня провел в министерстве (судя по виду – зря).

– Никак не могут они принять решение, – подтверждает Иван Серафимович. – Все тянут и тянут!

Обеспокоенный и взволнованный, Иван Серафимович тем не менее замечает кислость в лице Ключарева:

– Вы чем-то расстроены, Виктор?

– Самотечностью жизни. – И Ключарев смеется, отмахиваясь от тех мыслей.

Иван Серафимович тут же истолковывает это как намек на работу отдела:

– Не тяготитесь, Виктор. Не тяготитесь, ради бога… Нам предложат, и, быть может, на днях, интереснейшую тему!

Ключарев отвечает, что он и не думает тяготиться. Если даже велят продолжать старую – тема как тема. Работать можно.

– Нет, Виктор, я не успокаиваю. Будет великолепная тема. Великолепная!

В этом Ключарев как раз не уверен – у него трезвый ум. Но охладить начальника он не успевает. Иван Серафимович уже воспламенился. Вспыхнул. Уже мечтает:

– Представь себе для начала, что нам дают проблематику Н-ского завода!

Иван Серафимович ходит по кабинету взад-вперед. Он не умеет увлечь других, зато он умеет увлечь себя. Всплеск души. Волна за волной. Иван Серафимович уже говорит о смысле работы. Он обобщает. Он вспоминает Данте. Люцифер, застрявший в самом центре Земли. Вергилий и Данте начинают спускаться по огромному мохнатому телу Люцифера. Вот его плечи. Вот, наконец, середина тела (пояс Люцифера, центр центра Земли), и тут… они как бы в невесомости разворачиваются и, продолжая спускаться, спускаются, но одновременно уже идут вверх!.. То есть в другую сторону Земли – как это могло произойти?

– Потрясающе! – всплескивает руками Иван Серафимович. – Чем тебе не мнимая ось?!

И еще, на том же запале:

– Вот тебе и кривизна пространства! И когда? – в тихом Средневековье.

И еще (и это, видимо, вершина его мысли):

– Вот так и в работе. Делаешь самую черную работу, спускаешься все ниже и ниже – и вдруг оказываешься уже в направлении творчества – ты понял?

И, уже понижая голос, уже с лирикой, с мягкостью:

– А главное – незаметно. Работал, корпел, мучился – и вдруг: раз! – и, не меняя направления хода, ты уже творец – понятно ли?

Ключареву понятно. Модель как модель, почему же не понять? – и отчасти даже увлекает, не без того.

– Все так. Но это ж до центра Земли сначала дойти надо, – улыбается Ключарев.

– А мы?.. За столько-то лет на этой каторжной теме?! Разве нельзя сказать, что мы дошли туда?

Ключарев пожимает плечами: может быть, да, а может быть, нет… И тут ведь не о чем спорить. И еще штришок. Маленький. Ключарев угадывает скрытую суть всех этих рассуждений: Иван Серафимович надеется. Он очень надеется, едва ли даже признаваясь самому себе. Он надеется, что на этот раз (пора, пора! ему уже пятьдесят лет!) – на этот раз его отделу дадут некую творческую тему в самом высшем смысле. Золотую жилу. Но одновременно (задним-то числом, ведь вот оно как!) Иван Серафимович готовит себя к министерскому отказу, то есть велят продолжать прежнюю тему, и… и Иван Серафимович будет самому себе объяснять, что еще, значит, не дошел он до центра Земли, не заслужил. В этом и суть. А ведь это черт знает что: думать ночами, мучиться, подтаскивать себе в помощь потускневшую космогонию Данте, и все лишь для того, чтоб своему родному и любимому «я» не сделать больно, в случае если заставят продолжать прежнюю тему… Ключарев сдерживает иронию. И думает, как бы это (и чтоб не обидя) сбить всплеск пятидесятилетнего романтика.

– Но можно, Иван Серафимович, и по-другому это представить…

И Ключарев говорит, что скорее-то всего Данте почувствовал недостаточность художественных средств. Данте просто рванулся наугад (и никакой тут кривизны пространства) – рванулся, ну а полет фантазии доделал дело.

– Мне очень жаль, – суховато чеканит Иван Серафимович. – Мне очень жаль, что вас устраивают такие бедненькие объяснения.

Это он обиделся.

Ключарев встает и делает два шага к Ивану Серафимовичу (тот стоит у окна, смотрит туда).

– Не переживайте, Иван Серафимович…

– Я?

– Не переживайте. Я почти знаю, что новой темы нам не дадут. Отделов много, разве мы лучше других?.. Дадут нам новую документацию по этой же теме и скажут – продолжайте с Богом! – И тут Ключарев делает маленькую умышленную уступку: – Так что будем еще спускаться, круг за кругом… Верно?

Но начальник угадывает, что это уступка, чуть ли не снисхождение, – и вспыхивает:

– Скажите, Виктор. В вашей жизни вообще есть что-нибудь интересное? Ну хоть что-нибудь?

Ключарев пожимает плечами.

– А где же интересное? Там?.. В вашем Старом Поселке?

– Да. (Да?..)

– А почему вы туда не поедете? Поезжайте. Живите там… Я в каждом молодежном романе читаю, как человеку надоела Москва, дряблые и развращенные городом люди, и человек взял в конце романа и уехал – кто в поле, кто в поселок. Словом, туда. К тем самым здоровым натурам, где так замечательно…

Ключарев помалкивает. Иван Серафимович обиделся, это ж понятно.

– А что?.. Поезжайте. Устройтесь работать, например учителем. И живите там себе на здоровье…

Ключарев молчит. Ведь не первый такой разговор. Ключарев улыбается, а затем говорит, правда, не слишком находчиво:

– Может быть, и уеду. Не знаю…

– Чего не знаете?

А тут уж Ключарев говорит, найдя слова. Хорошо говорит:

– Себя не знаю.

Пауза.

Ключарев поворачивается, чтоб уйти.

Вот именно. Чуткий и деликатный. Ну мямля, ну пусть. Да ведь и тот начальник хитроватого зама, Шилов, что ли, ведь тоже квашня. Мыльце на шильце. Вот именно… Иван хотя бы добр. Интеллигентен. Поболтать при случае можно. Уезжай, говорит, в свой Старый Поселок. Чудак!..

Ключарев приходит домой. Садится с Дениской за уроки. Жена что-то варит или жарит. А четырехлетняя Тоня всем мешает.

– Вот тебе бассейн. – Ключарев быстро черкает карандашом. – Бассейн емкостью… А вот тебе первая труба.

– Да я сам нарисую, – говорит Денис. – Плохо ты рисуешь. Наш школьный бассейн выглядит так…

Дениска рисует бассейн, две трубы и льющуюся воду.

– Мама говорит, что, когда ты учился, при вашей школе не было бассейна. Правда?.. Как же ты научился плавать?

– Я уже не помню.

– И в баскетбол вы не играли?

– Не отвлекайся.

Но внутренне Ключарев сыном доволен. Задача сложна. Ключарев заставляет Дениску решать двумя способами и учит выбирать оптимальный, это значительно выше школьных требований. Денис, как всегда, решает четко, логично и не без изящества. Иной раз Ключарев с настороженным удивлением вглядывается в его ясное лицо, пожалуй, слишком ясное и целенаправленное.

Звонит телефон.

– Не обращай внимания, не отвлекайся… Итак, объем вдвое больше.

– А скорость воды та же?

– Да.

Голос жены. Она у плиты, на кухне:

– Витя!.. Телефон надрывается – неужели не слышишь?

– Слышу. Мы заняты.

Появляется в дверях маленькая Тоня. Повод есть, она тут же врывается туда, где отец занимается с Денисом, и слегка шепеляво объявляет:

– Сисяс мама придет. Она сисяс руки вымоет.

– «Сисяс, сисяс», – передразнивает Ключарев, изображая строгость. – Сисяс я и сам могу.

Он берет трубку. Он вдруг подумал, что это Лида, с нее станется и сюда позвонить. Но нет – это Бусичкин.

– Виктор, привет.

– Привет.

– Что ты такое сказал сегодня Ивану (то есть Ивану Серафимовичу)? Он в страшной растерянности. Вызвал меня. Стал спрашивать о жизни. Об отношении к работе. И все на этаком чудовищно нервном уровне… И вдруг заговорил о том, какой у нас замечательный отдел. Какие мы все талантливые и дружные. К чему бы это?

– Не знаю.

– А вы-то с ним о чем говорили?

Ключарев улыбается:

– О Данте.

– О чем, о чем?

– Да ни о чем. Просто поговорили.

Ключарев вешает трубку. Дениска к этому времени уже решил задачу, и они с Тоней строят друг другу рожи.

– Майя! – кричит Ключарев жене. – Они ведь ели. Не пора им спать?

– Пора. Давно пора… Укладывай.