Читать «Решающие войны в истории» онлайн - страница 148

Германское Верховное командование утратило свою выдержку — всего лишь на несколько дней, но этого было достаточно, — а пришло в себя слишком поздно. 29 сентября оно приняло опрометчивое решение обратиться с призывом к перемирию, заявляя, что падение болгарского фронта нарушило все планы распределения сил и средств для войны — «войска, предназначенные для Западного фронта, пришлось отправить туда (в Болгарию)». Это «фундаментально изменило» ситуацию из-за последовавших за этим атак на Западном фронте, потому что, хотя «до сих пор их отбивали, необходимо считаться с возможностью их продолжения».

В этой цитате имеется в виду генеральное наступление Фоша. Американское наступление в районе Маас — Аргон началось 26 сентября, но практически заглохло к 28-му. Франко-бельгийско-британское наступление началось во Фландрии 28-го, но, хотя и было неприятным, не выглядело по-настоящему угрожающим. Но наутро 29-го главный удар Хейга обрушился на линию Гинденбурга, и первые новости были тревожными.

В этой чрезвычайной ситуации пост канцлера (главы правительства) отдали баденскому наследному принцу Максу, поскольку он пользовался международной репутацией политика, отличавшегося умеренностью и благородством, что служило ему гарантией доверия. Чтобы вести сделку результативно и заключить почетный мир без признания поражения, он нуждался, и просил об этом, дать ему передышку «в десять, восемь, даже четыре дня перед тем, как появиться перед врагом». Но Гинденбург просто повторял, что «серьезность военной ситуации не допускает никаких задержек», и настаивал на том, чтобы «предложение мира было немедленно направлено нашим врагам».

Поэтому 3 октября (в ночь с 4 на 5 октября. — Ред.) президенту Вильсону телеграммой было направлено предложение о немедленном перемирии. Это было открытое признание поражения перед всем миром, и даже до этого — 1 октября — германское Верховное командование подорвало свой собственный «внутренний фронт», информировав на совещании лидеров всех политических партии о невозможности дальнейшего сопротивления.

Люди, которых так долго держали во тьме, были ослеплены неожиданным светом. Все силы недовольства и пацифизма получили мощный импульс.

За последующие несколько дней Верховное командование стало более жизнерадостным и даже оптимистичным, когда узнало, что за вклиниванием в линию Гинденбурга не последовало настоящего прорыва фронта. Еще больше надежды несли доклады об ослаблении натиска союзных атак, особенно о слабом использовании ими благоприятно сложившейся обстановки. Людендорф все еще желал перемирия, но только для того, чтобы дать войскам передохнуть — как прелюдия к дальнейшему сопротивлению, а также чтобы обеспечить безопасный отход на более короткую линию обороны. 17 октября ему даже казалось, что он сможет сделать это и без передышки. Причина была не в том, что изменилась ситуация, а в том, что он пересмотрел свое впечатление о ней. Она никогда не была столь плохой, какой он рисовал себе 29 сентября. Но его первое впечатление сейчас уже распространилось во всех политических кругах и в обществе Германии, как распространяются круги, когда в пруд бросишь камешек. «Внутренний фронт» начал трещать позже, но рушился он быстрее, чем воюющий фронт.