Читать «Сципион Африканский» онлайн - страница 60

«Потому что легкое существо поэт, и крылатое, и священное, и творить он способен не прежде, чем станет боговдохновенным и исступленным и потеряет присутствие ума; пока владеет умом, никакой человек не способен творить и прорицать… Бог, отнимая у них ум, употребляет их себе в служители», — пишет Платон (Ion., 534 В — Е). Почему же поэт может творить, только лишившись рассудка? Потому, отвечает Платон, что тогда в него вселяется бог и говорит его устами. «Поэты не что иное, как толмачи богов, одержимые тем, в чьей власти находятся» (ibid.). Цветаева так описывает состояние поэтического творчества: «В человека вселился демон… Почему из всех, кто ходит по улицам Москвы и Парижа, именно на меня находит, и внешне так находит, что пены у рта нет, на ровном месте не падаю, что ни в больницу, ни в участок не заберут». То есть вселение даймона Цветаева сравнивает с эпилептическим припадком. Пушкин также момент вдохновения называет вселением Бога и описывает его так:

«Но уже импровизатор чувствовал приближение Бога… Лицо его страшно побледнело, он затрясся, как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он приподнял рукой черные свои волосы, отер высокое чело, покрытое каплями пота».

Здесь сказано просто «Бог». Но поэты часто указывают на собственных демонов — Муз. Платон пишет: «Один поэт зависит от одной Музы, другой — от другой. Зависимость же эту мы называем одержимостью» (Ion., 536 А). Пифагор слышал музыку сфер «при помощи некого несказанного и непредставимого даймона» (Jambl. Vit. Pyth., 15).

Сразу бросается в глаза разительное сходство между образом поэта и Сципиона. Поэты не проводят ночи в посте и молитвах. Напротив, в обычной жизни они зачастую «гуляки праздные», как пушкинский Моцарт. Но лишь они услышат голос даймона, как становятся боговдохновенными пророками. Само лицо их, голос и осанка меняется, как у Публия. Но можем ли мы называть поэтом человека, не написавшего ни строчки? Блок говорит, что поэт — это не тот, кто пишет стихи. Напротив, пишет он стихи именно потому, что он поэт. Поэт тот, кто приобщается к звуковой стихии вселенной. И в этом смысле Сципион, и Сократ, и Пифагор были поэтами.

К Публию Сципиону и относились как к поэту, а не как к пророку, ибо пророков почитают, поэтов же зачастую презирают как людей непонятных и вредных. На Публия многие смотрели как на фантазера, полного странных бредней. В этом смысле говорит Аппиан, утверждающий, что Публий и сам верил своим странным вымыслам и «всю жизнь сочинял о себе сказки» (Арр., Hiber., 88). Видимо, мы должны поверить этому сообщению, так как и Полибий с Ливием подтверждают, что Публий рассказывал о себе чудесные вещи; только они не осуждают его, как Аппиан, ибо видят в его поведении весьма определенный политический смысл. А Ливий прибавляет, что Публий любил окружать себя ореолом таинственности.

Кто знает? Может быть, следует представлять Сципиона похожим на тех таинственных людей, происходящих из страны неведомой и лучезарной, этих изгнанных из Атлантиды саламандров или Просперов Альпанусов, здесь, на земле, кажущихся удивительными чудаками, которых так любил выводить в своих сказках Гофман. Сидя в кругу бюргеров за кружкой пива, пуская из своей трубки колечки дыма, они на вопрос о своей родне с невозмутимым и непроницаемым видом рассказывают чудесную историю о царице Лилии и юноше Фосфоре.