Читать «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-Ты-свободы-попроси» онлайн - страница 2

К этому моменту все сроки, о которых мы условились с Анри Превином, уже прошли. Все усложнив, я подвел соавтора. Но я не ощущал внутренней потребности писать ни об оркестре, ни о безумном музыканте. Писать было решительно не о чем. Причудливо преобразившись в моем сознании, музыка и треугольники довели меня аж до эвклидовых аксиом, но и этот путь вел в тупик. Я был готов признать свое полное поражение.

Таково было состояние дел, когда в апреле 1976 года я познакомился с Виктором Файнбергом. К тому времени я прочитал немало книг и статей о российских диссидентах, так как собирал материалы для телеспектакля. Поэтому я знал, что господин Файнберг — один из тех людей, которые были арестованы на Красной площади в августе 1968 года во время мирной демонстрации против ввода войск в Чехословакию. Этого человека объявили сумасшедшим — нередкая участь для многих здравомыслящих противников режима, — и в 1974 году, после пяти лет, проведенных в тюрьмах-психушках, он был выслан из страны. Свой опыт общения с советской системой принудительного лечения психики он описал в журнале «Индекс/Досье на цензуру» — замечательном, неангажированном издании, бесстрастно фиксирующем факты политических репрессий в разных точках мира. Для господина Файнберга выход на свободу означал прежде всего возможность возобновить свои усилия по борьбе с тиранией, даже удвоить их, поскольку надо было вызволять оставшихся в застенках друзей. В момент нашего знакомства он считал своей главной задачей освобождение Владимира Буковского, который также стал жертвой психиатров в Советском Союзе, а едва выбрался из психушки, посмел рассказать о ней всю правду, даже не выехав из страны. Тем самым он обрек себя на несколько тюремных сроков, принудительные лагерные работы и ссылку, что в совокупности продлилось двенадцать лет.

В исключительных обстоятельствах некоторые люди способны проявлять исключительную храбрость. Не буду утверждать, что в Великобритании никто никого не притесняет и никто не злоупотребляет властью, и все же с настоящей храбростью мы сталкиваемся редко, ибо наше общество такой потребности не испытывает (я в данном случае не говорю о храбрости людей, которые борются с болезнями или переживают утраты). Истовость и напор, с которыми шел к своей цели господин Файнберг, движимый не столько состраданием к соотечественникам, сколько гневом и ненавистью к советской системе, его беспрестанное стремление досаждать любым начальникам в любых — не только вражеских, но даже дружеских — стенах и за их пределами, подсказывали мне, что начальники эти наверняка были счастливы «сбыть его с рук» и отправить за границу. Такого человека не сломишь и не заставишь замолчать. В обществе, являющем собой слаженный, послушный оркестр, он всегда будет звучать диссонирующей нотой и никогда не послушается дирижерской палочки.

Не припомню, чтобы я сознательно искал эту метафору, но она пришла, и вскоре я с полной определенностью смог сказать господину Превину, что безумный музыкант, считавший, будто у него есть оркестр, сидит в одной камере с политзаключенным. Я наконец знал, о чем надо писать, и через несколько недель пьеса была готова.