Читать «Мадам танцует босая» онлайн - страница 154

— Вы — хвост павлина, вы — дитя порока, Эйсбар! — произносит Жоринька ухмыляющимся ртом. — Такой несокрушимый, а вот ведь и вас, оказывается, можно кое на что подсадить.

— На что же? — его голос звучит равнодушно, холодно. Он уже совершенно спокоен. — Не на вас ли?

— Да при чем тут я! Я — существо мелкое, способ, ничего больше. На власть, Эйсбар, на власть.

И Жоринька кладет его руку себе на шею.

…Раздался звук открывающейся двери, и Эйсбар недовольно открыл глаза. В купе заглядывал проводник.

— Чайку не желаете-с?

— Коньячку, любезный, коньячку, и побольше! — радостно откликнулся Жорж, который в рубахе с расстегнутым воротом сидел на своем диване и полировал розовые ногти.

Эйсбар протянул руку через узкий купейный проход — Жоринька подался к нему, — провел пальцем по горлу Жориньки, потом потянул вниз рубаху, обнажая точеное плечо с длинным бицепсом, и принялся с силой мять его, как глину, будто хотел вылепить заново.

— Да погодите вы, Эйсбар, порвете, — сказал Жоринька, расстегивая рубаху и подставляя гладкую безволосую грудь. Эйсбар, не отрывая от него глаз, щелкнул замком двери, рывком перевернул Жориньку спиной к себе, схватил за волосы и бросил вперед. Тот упал на колени и застонал, раскачиваясь вместе с поездом и едва не стукаясь лбом о стенку купе. В коридоре зазвенели стаканы. Эйсбар, так же не глядя, отпер купе. Появился проводник с коньяком. Они сидели каждый на своем диване. Жоринька по-прежнему полировал ногти, время от времени проводя кончиком языка по губам. Эйсбар сидел откинувшись, полуприкрыв глаза и наблюдая за ним. Коньяк пришелся кстати. Жоринька спал всю ночь, как младенец, причмокивая во сне. Расстались на перроне.

— Так вы заходите! Ленни будет вам рада! — крикнул на прощание Жоринька и помахал Эйсбару рукой.

…Это было весьма любопытно: столкновение графа Долгорукого и Жоржа Александриди у дверей дома, где жила Елизавета Карловна, она же Лизхен.

В Москве продолжалась питерская морока: представление «Защиты…» в кинотеатрах, утомительные в своей бессмысленности разговоры с публикой после сеанса. Долгорукий называл это иностранным словом «промо-тур», чем сильно раздражал Эйсбара.

— Когда закончится эта галиматья, князь? — спрашивал он у Долгорукого.

— Потерпите, милый Сергей Борисович! Мы вот тут запланировали поездку в провинцию…

— Без меня! — сухо отвечал Эйсбар, поднимая обе руки, словно отстраняясь от князя.

— Зачем же так! Вы прекрасно понимаете значение своего произведения. Мыслящая часть публики потрясена. Простой народ ужаснулся. Сознание общества сдвинулось в нужном нам направлении.

Сегодня он подъехал к дому Лизхен, чтобы захватить с собой Жоржа в очередной кинотеатр. И вот — пожалуйста! — наткнулся на эту лису Долгорукого. Тот выходил из своего авто.

Князь Михаил Юрьевич Долгорукий заехал за Лизхен, чтобы вместе направиться в запасники Третьякова — тот обещал в ближайшее время представить выставку французских художников, которая обескуражит всю Москву. Огюст Ренуар, Камилл Писарро — нежность их живописных бликов очень понравится Елизавете Карловне: Долгорукий прямо-таки предчувствовал, как он будет переводить глаза с портрета мадам Сомари на такие же лучащиеся мнимым равнодушием глаза Лизхен. Наконец-то в холодной неблагоустроенной Москве он нашел что-то теплое, цветущее, так напоминающее ему фламинговый колор Ниццы, откуда он получил вчера письмо: две его прелестные и безумные жены — венчанная и нет — выкатились в Нормандию, умудрившись не спалить дом. Постукивая тростью по оледеневшей кромке тротуара, Долгорукий мечтал уехать с Лизхен на французское побережье, сидеть с ней за столиком у моря и молчать, поглядывая на беспечные золотистые волны. Ибо все в Ницце золотистое… Тут входная дверь отворилась, и появились Жорж с Лизхен и Ленни. Глаза Лизхен засияли сильнее при виде Долгорукого.