Читать «Рос и я» онлайн - страница 11

Чужбина, жалейка, барыня, ворон. Век вековать — на дубу куковать. Сидит ворон на суку и дудит в свою жалейку. Нам бы, скажем, скорби, печали. И чинарь — enfant terrible, озорной, вольный юнец. Собирались, припоминаем, по субботам. Фисгармония стояла между окон. За стеной сморщенный старичок играл на цитре и пел песенку собственного сочинения. Чай Высоцкого, папиросы «Дюбек». Сударь, угостите папиросочкой? Нет, только не здесь, только не вам, садитесь на мой роскошный диван. Руку мою в руку твою, вокруг себя беду я зажгу. Но — пока не поздно — раздвинем декорации и угостим читателя пыльной картиной степи, водокачки за окном, дремучего однообразия, полупустынного полустанка и заезженным шаблоном встречи синего пульмановского вагона, к которому подкатили красную ковровую дорожку, угощая ею начальство. Походная фуражка с изогнутыми — на прусский манер — краями, золотой эфес шашки с георгиевским темляком, одутловатое лицо. На перроне скучающая пишбарышня с розовым бантом, носильщик с чемоданами, почтовый служащий с сургучной печатью в руке. Перед вокзалом — лужа, напоминающая трехгорбого верблюда. Кабак и колониальная лавка, где можно приобрести мраморную бумагу для оклейки книг, слабительный александрийский лист, кайенский перец, сальные свечи, лафит и мозель, аравийский кофе, липучку для мух. Прихрамывая, морщась от геморроя, ругая его почечуем, не глядя на вытянувшихся в струнку по бокам, мечтая о перине и горячем чае. Два часа тряской езды и — двор, грунтовые сараи со шпанскими вишнями и бергамотами, в парниках дозревают дыни, в теплицах — ананасы. Мечты о любви. Муки ревности. Он, недоступный для понимания подчиненных, привязался к жене одного из своих чиновников и попросту купил ее у мужа, отправив последнего в командировку в дальнюю губернию, из которой тот не вернулся. И вот теперь она? Где? Почему? Роза, моя Роза! Все русские любят Розу. Какой русский не любит Розы. Шепелявя. Не выговаривая «д» и «з». Роза и я. Роза моя. Фразистые ляжки, пухлый Тургенев. Сличая два экземпляра переводов Лао Цзы на немецком и на русском, он находит прелестнейшее развлечение, заметив, что в русском тексте слово «самка» соответствует понятию «вечно-женственного» в немецком. Это не отступление, не экивок. Проследовавшие по красной дорожке сапоги принадлежали человеку, имеющему самое непосредственное отношение к нашему герою, точнее, его отцу, Ивану Павловичу Ялдычеву. В его тетради мы и нашли это имя: взир зауми.

Стихи из «Коричневой тетради»

Ода

Визирь ярится. Кровь Эллады И резво скачет и кипит. Открылись грекам древни клады, Трепещет в Стиксе лютый Питт. И се — летит предерзко судно И мещет громы обоюдно. Сей Бейрон, Феба образец, Притек — но недруг быстропарный, Строптивый и неблагодарный Взвел смерти на него резец. Певец бессмертный и маститый, Тебя Эллада днесь зовет На месте тени знаменитой, Пред коей Цербер здесь ревет. Как здесь, ты будешь там сенатор, Как здесь почтенный литератор, Но новый лавр тебя ждет там, Где от крови земля намокла; Перикла лавр, лавр Фемистокла; Лети туда, снегирь наш, сам. Вам с Бейроном шипела злоба, Гремела и правдива лесть. Он — лорд, граф — ты! Поэты оба! Се, мнится, явно сходство есть — Никак! Ты с верною супругой Под бременем судьбы упругой Живешь в любви — и наконец Глубок он, но единобразен. А ты глубок, игрив и разен — А в шалостях ты впрямь певец. А я, неведомый пиита, В восторге новом воспою Вослед пиита знаменита Правдиву похвалу свою. Молися кораблю бегущу, Да Бейрону он узрит кущу, И да блюдут твой мирный сон Нептун, Плутон, Зевс, Цитерея, Гебея, Псиша, Крон, Астрея, Феб, Игры, Смехи, Вакх, Харон.