Читать «Сразу после сотворения мира» онлайн - страница 116

Никто не копает никаких канав. Для этого есть «специально обученные люди», а мы-то как раз гордимся тем, что ничего, ничего не умеем делать руками!

Как инвалиды.

– Леш, ты куда отваливаешь-то! Ты вот так, близенько отваливай, нам же засыпать еще!

– А ты чего рабочих не наймешь, Виктор?

– Так я пока сам могу, зачем мне рабочие-то? Мало ли чего тут они накопают? Плати им, смотри за ними, все равно не отойдешь! При них же стоять надо!.. А какая мне радость стоять-то, если я еще в силе? Я же не инвалид, слава те господи!

…Вот именно. Ты не инвалид. Я вроде тоже, но за меня всегда все делали «обученные люди», и за мою жену, и за мою тещу, и за их подруг и друзей тоже.

Общество поделено на классы. Низшие классы копают. Высшие классы живут при коммунизме. У них есть все и всегда и нет никакой необходимости копать.

Я – из высшего класса, и я копаю. Что это значит? Ничего?..

Оксана ни разу в жизни не накрывала на стол. По крайней мере, при мне!.. Нет, понятно, что тридцать лет назад накрывала, и полы, должно быть, мыла, ползала по углам, выгребая пыль и сор, и бельишко в тазике стирала, и гладила потом на кухонном столе, потому что никаких гладильных досок в природе не существовало.

Тем более неистово она сейчас презирает всю эту жизнь, в которой есть не только работа, но необходимость работы. Презирает так, что даже чашку свою никогда не относит на кухню – есть люди, которые предназначены для того, чтобы носить за ней чашки!..

– Леш, про Федьку-то ничего не слыхать?

Плетнев разогнулся, охнул от боли в спине и вытер лоб, совершенно мокрый. А Витюшка прилежно копал, мелькала его загорелая лысина.

– Люба сразу в Тверь метнулась, видал! То она его знать не хочет, а то поди ж ты! Их, баб, не разберешь совсем!

– Да чего там разбирать, – пробормотал Плетнев. – Все ясно.

– Это чего же тебе ясно?

– Ясно, что его отпустят скоро, Вить. Вот что ясно.

– Ты гляди! – удивился Витюшка. – Прям отпустят?

– Ну, конечно.

– Он хороший мужик, – сказал Витюшка, воткнул лопату, широко шагая, подошел к крану, наклонился и попил, а потом умылся. – Дядя Коля наш покойный его любил, говорил – стоящий. А у дяди Коли глаз-алмаз был. Хочешь умыться?.. Только собаки у него чудные, и с мотоциклетки не слезает, права моя-то!.. Ну, тут уж у каждой зверушки свои погремушки!

– Вот именно.

Витюшка вернулся на место, и некоторое время они молча копали.

– А ты не знаешь, кем Николай Степанович был до того, как егерем сюда приехал? – спросил Плетнев.

– Так это сто лет назад было!

– Всего двадцать с небольшим.

– Не, не знаю. Я те времена вообще плохо помню. Трудно было, колотились все, как могли. Ты-то небось вообще малолеткой бегал, не запомнил ничего.

– Я в институте учился, – сказал Плетнев. – Не такой уже я малолетка.

– Ты гляди! – удивился Витюшка. Он разговаривал, ни на минуту не прекращая копать. – Это сколько ж тебе, выходит, лет?

– Сорок.

– Тю! А я думал – ты моложе. Тогда, значит, помнить должен. Я вагоны разгружал, Валюшка моя на базаре чегой-то продавала. Нанялась в палатку продавать, а это такая работа собачья! Обсчитывай, обвешивай, без этого никак! И мороз не мороз, и жарынь не жарынь, каждый день за прилавком стой! Да еще, может, ограбят или по башке дадут! А что? Очень легко! Мы тута, в Острове, на поле картошку сажали, нам на всю зиму хватало, так что сыты были. И маманя Валюшкина, теща моя, тогда в силе была. Она вообще-то всегда была баба работящая, нам помогала. Грибы солила, ягоды собирала, мы из Москвы приезжали, забирали. Тогда все так жили.