Читать «Цицерон» онлайн - страница 248

Даже враги вышли ему навстречу. И среди них смущенный Красс вместе со своим сияющим счастьем сыном.

Красс протянул Цицерону руку и просил отныне считать его другом — его заставил это сделать сын, прибавил он. Цицерон обнимал всех. Он был так счастлив, что любил всех и не мог ни на кого сердиться. Римляне говорили, шутя, что, право, стоило даже добиваться изгнания, чтобы испытать такое великолепное возвращение. «Мне казалось, — говорит Цицерон, — что я не возвращаюсь на родину, но словно по ступенькам восхожу на небо» (Plut. Cic., 33; Cic. Sest., 128; Post red., 28; Att., IV, 1; Pro dom., 75).

* * *

Люди, плохо знавшие Цицерона, думали, что все случившееся скользнуло по нему, не оставив следа. Актер упивался всеобщими восторгами и разом забыл все страдания и унижения. Но они ошибались. Цицерон чувствовал себя как человек, которому объявили, что он болен смертельной болезнью, подвергли мучительной операции и вдруг на операционном столе сообщили, что он исцелен. Все тело, перерезанное и больное, ломит и с трудом срастается. Радость и острая боль сливаются в одно. И боль, которую он испытывал, осталась на всю жизнь. Он говорит, что изгнание переломило его жизнь пополам. Сейчас «я как бы начинаю вторую жизнь», — пишет он Аттику (Att., IV, 1).

Глава V

ПОД СЕНЬЮ НАУК

…Мне скучно, хлеб их мне, как камень,

Я неволен, как на привязи собака.

А. С. Пушкин

В науках он искал себе отрады,

Но мирный труд его не утешал:

Он юности своей отчизну помнил

И до конца по ней он тосковал.

А. С. Пушкин. Борис Годунов

Пленник

Семнадцать месяцев Цицерон жил одной надеждой, одной мечтой — увидеть Рим. И сейчас, когда мечта сбылась, он был ослеплен, оглушен; все виделось ему смутно, неясно, словно сквозь какой-то золотистый туман. Но вот туман постепенно рассеялся и Цицерон увидел, что находится вовсе не на небе, как ему сначала представлялось, а на земле, причем на земле хмурой и неприветливой. И первый же удар получил он в своем собственном доме.

Первым человеком, которого он увидал, ступив на родную землю, была Туллия. Он пришел тогда в такой восторг, что даже в официальных речах перед сенатом и народом с упоением рассказывал о встрече с дочерью. Но постепенно он должен был осознать, что в ее столь желанном для него приезде было все-таки нечто странное. В самом деле. Не странно ли, что такая молоденькая девушка приехала в Брундизиум совсем одна? Квинт, разумеется, не мог ее сопровождать — он был тогда по горло занят, причем как раз делами брата — и ни на минуту не мог в это горячее время покинуть Рим. Но «самая лучшая, самая преданная жена»? Почему она не поспешила ему навстречу? Быть может, Цицерон с недоумением задавал себе этот вопрос уже во время своего триумфального шествия по Италии. Как бы то ни было, в Риме все его недоумения разом кончились.

Сразу же после своего возвращения он пишет Аттику: «Есть некоторые домашние обстоятельства, которые я не могу доверить письму». Через несколько дней он рассказывает ему о своих имущественных делах, убытках, разорении. В конце же прибавляет: «Остальное, что меня поразило, требует тайны. Брат и дочь любят меня» (Att., IV, 1, 8; 2, 7). Слова эти не оставляют ни малейших сомнений. Совершенно ясно, что так поразило Цицерона и кто его не любит. Мы не знаем, был ли Цицерон ревнив. Но сейчас, после изгнания, где он так страстно томился по жене, так высоко вознес ее в своем воображении, он должен был расценить ее измену как предательство и был буквально убит. Мы не знаем, что произошло между супругами. Дело в том, что была у нашего героя одна любопытная черта. Читатель уже имел случай убедиться, что он был как будто совершенно откровенен с Аттиком. Казалось, он не скрывает от друга ни одной мысли, ни одного движения своей души. И все-таки эта откровенность, оказывается, не безгранична. Он ничего не говорит другу об отношениях с женой или любой другой женщиной. Поэтому мы не найдем в его письмах ни единой жалобы на Теренцию, ни намека на ее измену. Мы обнаруживаем другое. Теренция на много лет совершенно исчезает из его переписки! Ранее он беспрестанно упоминал о ней, сообщал друзьям, как она себя чувствует, передавал от нее приветы и поклоны. Сейчас — ничего. Если бы мы не знали его семейных дел, то никогда не догадались бы, что он женат. В его письмах царит одна Туллия. Интересная подробность. Цицерон жил за городом в одной из своих вилл. Ему очень хотелось, чтобы Аттик приехал к нему погостить. И вот он пишет, что будет рад его видеть, а Туллия будет очень рада видеть его жену (Att, IV, 1, 4а, 2). Туллия, а не Теренция! Очевидно, супруги, хотя и не порвали официально, стали совершенно чужими друг другу людьми. Когда несколько лет спустя Цицерон уехал из Рима, он писал жене письма — очень вежливые, но короткие и сухие, ничего общего не имеющие с теми пламенными посланиями, которые он писал ей из изгнания. Первое из этих писем начинается весьма характерной фразой: «Если ты и мое солнце Туллия здоровы, хорошо» (Fam., XIV, 3).