Читать «Шепот ужаса» онлайн - страница 4

Когда урожай был собран, мы приносили лесным духам жертву — буйвола. Жители нескольких деревень собирались вокруг костра — праздновать. Все танцевали под удары гонгов. Устраивались нескончаемые пиршества, на которых выпивалось много рисового вина. Помню, глиняные кувшины казались мне прямо-таки огромными, с меня ростом. Мы пили прямо из кувшинов, по очереди, потягивая вино через бамбуковую соломинку. Пить его разрешали даже детям. Пнонги вообще очень любили детей и всегда были с ними добры — не то что кхмеры.

Жили мы в такой глуши, что вряд ли к нам когда- либо добирался врач или медсестра. А уж школ точно не было. Мне ни разу не встретился ни буддийский монах, ни христианский проповедник. Мое детство пришлось на разгул режима «красных кхмеров», но я не помню, чтобы у нас появился хотя бы один их солдат.

«Красные кхмеры» провозгласили горные народности вроде пнонгов «основным населением страны». Нас ставили в пример, потому что мы не имели никаких западных привычек и жили коллективно. Это, а еще горы и холмы, и уберегло нас от страданий, захлестнувших остальную Камбоджу в те времена, когда я была еще маленькой.

Пол Пот по всей стране упразднил деньги, школьные дипломы, машины, очки, книги и все остальное, имевшее отношение к современной жизни. Но вряд ли именно поэтому пнонги не пользовались деньгами. Денег у них попросту не было. Никогда. Если взрослым надо было что-то, а ни вырастить это, ни поймать в лесу не представлялось возможным, они прибегали к натуральному обмену. Скажем, если нам нужна была капуста, мы шли к соседу который ее выращивал, и тот давал ее нам. Он, в свою очередь, всегда мог попросить у нас то, чего не было у него. Теперь все по-другому — в выходные или праздники горожане из столицы приезжают на своих внедорожниках, и карманы их набиты денежными купюрами.

* * *

Однажды, когда мне было лет девять-десять, Таман позвал меня к себе и познакомил с одним человеком. Человек этот, так же как и Таман, был из чамских мусульман. Высокий и крепкого телосложения, он походил на Тамана тонким носом и бледной кожей. Думаю, ему было за пятьдесят — по камбоджийским меркам, дремучая старость. Таман сказал, что этот человек из тех же мест, что и мой отец. При этом он называл незнакомца дедушкой — так все камбоджийцы уважительно обращаются к старшим по возрасту. Таман сказал, что если я пойду с дедушкой, то попаду на родину отца и отыщу свою семью.

Может, Таман и вправду верил в то, что дедушка позаботится обо мне. Может, он в самом деле считал, что этот старый чам поможет мне отыскать родственников отца. Может, даже не сомневался, что мне будет лучше в долине, со взрослым человеком, который присмотрит за мной. А может, Таман просто-напросто продал меня, хорошо зная, что в лучшем случае я стану старику служанкой.

Я впоследствии долго искала Тамана, мне все хотелось понять, почему он так поступил. Но так и не нашла. К тому же успела понять — почти невозможно узнать, что именно побуждает людей поступать так, а не иначе.

Поначалу дедушка этот мне понравился, и я с радостью пошла за ним. В то время мало кто проявлял ко мне интерес. Я думала, что этот человек и есть мой настоящий дедушка, что он возьмет меня к себе, будет любить. Думала, он знает, где мои родители. Я собрала в узел платье, сшитое мне женой Тамана, а еще деревянные бусы и небольшой кусок ткани красного с черным цвета, вышитой зеленым.