Читать «Путеводитель по поэзии А.А. Фета» онлайн - страница 7

У Фета «часты повторы целых стихов — обычно в конце строф, без изменений (как в стихотворении „Мы встретились вновь после долгой разлуки…“) или с вариациями (как в стихотворении „Фантазия“, где последняя строфа повторяет первую, или как в стихотворениях „Я тебе ничего не скажу…“, „Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне…“), где два начальных стиха в обратном порядке повторяются в двух конечных стихах. Нередки и более сложные повторы, как в стихотворении „Певице“, где последняя строфа объединяет (с вариациями) первые два стиха первой строфы с двумя последними стихами второй строфы» [Бухштаб 1959а, с. 49–50]. В стихотворении «Кот поет, глаза прищуря…» поэт тонко играет на повторах и на их неполном сходстве повторяющихся слов, выражений, строк.

В стихотворении дается изображение простой сценки, облеченное в форму фрагмента: сценка-миниатюра словно вырвана из повседневности, неизвестно ничего ни о времени, ни о месте этого эпизода, ни о мальчике, ни о взрослом.

Мир, воссозданный в стихотворении, — обыденный. Фет неоднократно, настойчиво утверждал, что источником поэтического произведения могут быть самые обыкновенные случайно увиденные вещи и явления: «К чему искать сюжеты для стихов, сюжеты эти на каждом шагу — брось на стул женское платье или погляди на двух ворон, которые уселись на заборе, вот тебе и сюжеты», — объяснял он еще в юности другу поэту Я. П. Полонскому (Я. П. Полонский, «Мои студенческие воспоминания» [Полонский 1986, т. 2, с. 444]; ср. толкование этого высказывания А. С. Кушнером: [Кушнер 2005, с. 12]).

А в статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» (1859) он замечал в таком же роде: «…Самая высокая мысль о человеке, душе или природе, предлагаемая поэту как величайшая находка, может возбудить в нем только смех, тогда как подравшиеся воробьи могут внушить ему мастерское произведение» [Фет 1988, с. 284]).

Близкий знакомый Фета литератор Н. Н. Страхов отметил влияние на Фета творчества немецкого поэта Г. Гейне («А. А. Фет. Биографический очерк Н. Н. Страхова» [Страхов 2000, с. 417–418]).

В юношеском увлечении Г. Гейне признавался и сам поэт (см.: [Фет 1893, с. 193, 209]. Увлечение было очень сильным: «Никто <…> не овладевал мною так сильно, как Гейне своею манерой говорить не о влиянии одного предмета на другой, а только об этих предметах, вынуждая читателя самого чувствовать эти соотношения в общей картине, например, плачущей дочери покойного лесничего и свернувшейся у ног ее собаки» [Фет 1893, с. 209] (подразумевается стихотворение Г. Гейне «Die Nacht ist feucht und sturmisch…» («Сырая ночь и буря…»)).

Фет воспринял гейневские принципы в изображении природы. «Описание природы, как бы откликающейся на настроение лирического героя, выбор отдельных впечатляющих деталей вместо связного описания, иногда некоторая неопределенность фабулы при такой рисовке настроения — вот чему учатся у Гейне поэты 40-х годов, прежде всего Фет» [Бухштаб 1959а, с. 33–34]. В этом отношении стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…» до некоторой степени «гейневское».