Читать «Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий» онлайн - страница 51

Дина Рафаиловна Хапаева

«Англосаксонский мир был здесь не в чести. Его рассматривали как мир американо-немецких тоталитарных правых, а левые были против американцев. Когда падение коммунизма стало фактом общественного сознания, для французских интеллектуалов снова открылась возможность интересоваться английской и американской философией… Хотя это тоже недостаточное объяснение, потому что если смотреть, кто ввел аналитическую философию во Франции — например, Бувре, — то они были социал-демократами, антибольшевиками, и поэтому они сохраняли за собой право интересоваться этим направлением».

Появление аналитической философии и эмпиризма очень непосредственно переводится в термины политической борьбы и рассматривается как орудие преодоления наследия марксизма не только новаторами.

«До недавнего времени во французской интеллектуальной жизни доминировала идеология. Поэтому появление на интеллектуальной сцене англосаксонского мира, особенно эмпиризма и аналитической философии, было так важно. Во Франции говорили на языке, который долго диктовался Москвой. В англосаксонском мире есть философия, которая намного интересней французской»,

— считает Оливье Монжен.

Нам важно отметить в этих суждениях не то, насколько точно они указывают на подлинные политические истоки того или иного течения, но то, что моим собеседникам трудно осмыслять свою научную деятельность и вопросы развития интеллектуальной жизни в отрыве от политических идей. Это, конечно, не означает, что все «научные построения», в духе критики идеологии, следует выводить из скрытых или открытых политических пристрастий. Идеи имеют свою собственную логику. Но тесная взаимосвязь научных и политических интересов еще раз ставит под вопрос тезис о способности социальных наук к строгой объективности, требуемой позитивизмом.

Новая парадигма не смогла стать признанным каноном ни в социальных науках, ни в философии. Причины этого — отнюдь не в отсутствии блестящих работ, принадлежащих перу новаторов. Но ни одна из этих работ по отдельности, ни все они в целом не привели к возникновению «парадигмы» — а именно нового общепринятого способа объяснять общество. Прагматическая парадигма в отличие от своих великих предшественниц не смогла создать метод, тиражирование которого с университетских кафедр дало бы в руки тысяч выпускников и последователей орудие для анализа общества. Возможно, важным препятствием на этом пути стала сама идея парадигмы, желание новаторов рассматривать себя в качестве таковой в эпоху, когда время объяснять и врачевать общество — время парадигм и социальных наук — истекло.

Quid novi?

Вопрос о том, какими новыми направлениями или течениями мысли, какими новыми школами обогатились социальные науки за последние несколько лет, нельзя назвать праздным. Ответ, который дают на него интеллектуалы, — это и есть оценка современного состояния социальных наук.