Читать «Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий» онлайн - страница 32

Какова дальнейшая судьба интеллектуалов? Осталась ли у них хоть какая-то надежда на будущее? Варианты ответов на эти вопросы варьируются от крайне оптимистических до крайне скептических.

Мы уже знакомы с мнением Жюльяра, согласно которому интеллектуал, несмотря на свое более чем сомнительное прошлое, должен снова занять место морального арбитра в обществе. Однако такой оптимистический, хотя и несколько наивный ответ, способен удовлетворить немногих. Часть новаторов, не делающая различия между медиатизированными интеллектуалами и «интеллектуалами во второй степени», приветствует исчезновение интеллектуалов как прекращение профанации социальных наук.

«Конец интеллектуалов? А, это очень хорошо. Потому что, если интеллектуал, который не занимается ни подлинными исследованиями, ни созданием подлинной литературы, исчезнет, это будет отлично. Исчезновение людей типа Финкелькрота, Режиса Дебре… я не хочу сказать физическое, конечно… это будет очень хорошо. Потому что интеллектуалы — это те, кто говорит без права говорить. Они не имеют мандата — ни политического, ни научного, ни литературного… Исчезновение этих людей и их кризис мне отнюдь не помешает спать. Напротив, если социальные науки будут плохо работать, если не будет хороших рецензий в журналах, — это меня опечалит гораздо больше»,

— признается известный антрополог науки.

Другие поборники прагматического подхода гораздо меньше уверены в том, что судьба интеллектуалов и гуманитарного знания может столь радикально различаться, и поэтому выступают за более «мягкий» сценарий. В то же время они остро реагируют на попытки связать кризис социальных наук с кризисом интеллектуалов, полагая, что новая парадигма позволит преодолеть кризис и что речь идет не о распаде социальных наук, но об их «реконструкции».

Несмотря на пессимистические прогнозы, интеллектуал продолжает рассматриваться в качестве неотъемлемой части современной французской культуры. Могут меняться отдельные способы концептуализации этой группы, но она сама кажется незыблемой, как гора.

«Я не верю в конец интеллектуалов. Есть просто модные слова — конец того, этого, конец истории, конец иллюзии. Это — заголовки для газет. Была также мода на „рождение“, на „изобретение“. Было „изобретение гор“. В самом деле, горы были изобретены как ощущение гор, как способ отношения к ним, как объект познания, туризма и т. д. Но это не горы были изобретены, а отношение к ним. Если речь идет о конце интеллектуалов в смысле „группы давления“ и т. д., то это означает конец того определения группы, которое она получила в конце XIX в. во время дела Дрейфуса. Хорошо, признаем, что эта социальная и культурная группа, особым образом осознанная, опирающаяся на те или иные институты, организованная вокруг определенных дебатов, имела начало в истории. Но я подозреваю, что когда речь идет о конце, то имеется в виду конец определенного понятия в той же степени, в какой может идти речь о конце гор. Конец гор не означает, что некуда будет поехать кататься…»