Читать «Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий» онлайн - страница 3

Что означает вступление в эпоху переводов для социальных наук? Свидетельствует ли оно в первую очередь о росте научного обмена и подлинной интернационализации наук о человеке? Может быть, это показатель их творческой активности, интенсивности научного поиска и их все возрастающей роли в современном обществе? Или эпоха переводов — лишь иное имя интеллектуальной дезориентации и растерянности?

Бум переводов, разразившийся в последнее десятилетие, часто объясняют «посттоталитарным сценарием» — естественной потребностью исследователей и интеллектуалов в странах, недавно освободившихся от коммунистической диктатуры, усвоить наследие мировой науки и вернуться к идеалам научной объективности.

Но почему во Франции, стране, которая никогда не знала полицейского контроля над умами, переводческий бум тоже наступил в начале 90-х? Количество переводов на французский в области гуманитарных наук увеличилось втрое с 1989 по 1992 г., а к 1999 г. выросло практически в 10 раз. Почему перевод, этот «барометр культуры», показывал одинаковое «давление» в России, странах Восточной Европы (например, в Венгрии и Франции? Нужно добавить, что именно во Франции было опубликовано самое большое количество переводов (более 8000 книг), тогда как переводы на русский или венгерский выходили в свет в два с половиной раза реже, чем на французский. Если дело в падении коммунизма, то получается, что оно спровоцировало более сильный взрыв переводческой активности во Франции, чем на просторах бывшей советской империи.

Ситуация покажется еще более странной, если сравнить, как эксперты из разных стран оценивают успехи переводов. Российским и венгерским библиотечным работникам и интеллектуалам кажется, что перевели гораздо больше книг, чем на самом деле. Может быть, такая оценка свидетельствует о глубокой удовлетворенности, даже о пресыщенности переводами? Напротив, французские интеллектуалы и библиографы приводят цифры, значительно занижающие реальное число переводов. Возможно, это означает, что они не довольны качеством переводов или считают, что переводы не оказывают должного влияния на французскую интеллектуальную жизнь? Или же французы просто более любознательны, чем русские или венгры?

Но странности, связанные с переводами в социальных науках, не исчерпываются сказанным. Если следовать «посттоталитарному сценарию», логично допустить, что переводы с западноевропейских языков на языки стран бывшего «коммунистического лагеря» должны были способствовать «деидеологизации» социальных наук, освобождению их от диктата политики. Но более пристальный анализ ставит под сомнение и это, казалось бы, столь очевидное предположение. Приведем несколько примеров.

Аналогичная картина наблюдается и в других дисциплинах, например в социологии. В 1990 г. по социологии на русский язык было переведено в три раза больше книг, чем в 1989 г. Этому способствовала растущая заинтересованность в опросах общественного мнения и открытие первых факультетов социологии в российских университетах. Вера в то, что объективная социология, освобожденная от политической цензуры и оков марксистского догматизма, станет мощным средством преобразования общества, тоже сказалась на этом интересе. Эти надежды развеются к середине 90-х годов., в результате чего социологию начнут воспринимать исключительно прагматически, как прикладную дисциплину, что тут же отразится на переводах: к 1994 г. их объем в этой области снизится практически втрое по сравнению с 1992 г.