Читать «Чудовища были добры ко мне» онлайн - страница 137

Все изменилось в одну ночь. Наутро деревня проснулась, укрытая искрящимся, пушистым одеялом. Мир перестал напоминать задубевшую дерюгу: зима позаботилась о том, чтобы прикрыть наготу своих владений. Пробираясь к колодцу, по пояс увязая в сугробах, Краш улыбался. Что зимняя стужа тому, у кого есть крыша над головой! В хлеву, куда он перебрался ночевать, тепло, а к запаху навоза Краш был равнодушен.

Деревенские приняли мальчика легко. Смотрели с сочувствием, перешептывались за спиной. Отводили взгляды, если Краш оборачивался невпопад. Жалеют, думал он. Небось, хозяйка рассказала. Что у меня семью убили и дом сожгли.

О подземельях Шаннурана Краш благоразумно умолчал.

Дни тянулись за днями, похожие друг на друга, как близнецы. Прошлое блекло, растворялось в тумане. Крашу казалось, что он живет здесь с рождения. Черная Вдова покинула его сны, зов ее ослабел и нечасто тревожил Краша, поднимая среди ночи. Вначале он собирался, когда потеплеет, вновь отправиться в путь. Но чем дальше, тем реже вспоминал мальчик о своем намерении.

Весна, взломав лед на реке, не отозвалась в его пятках зудом странствий.

* * *

За ним пришли на закате.

«Что? Чего вам…» – забормотал Краш, выпутываясь из соломы, служившей ему постелью. Сонный, всклокоченный, он сперва не узнал женщину, которая встала на пороге хлева. Это была Бычиха, жена кузнеца. Зимой, узнав, что Бычиха – имя, а не прозвище, Краш очень удивился. Неужели ее родители с детства знали, какой громилой вырастет дочь? Рядом с женой даже кузнец, детина хоть куда, казался щуплым доходягой. Дородная красавица – жизненную силу в деревне ценили выше соболиных бровей и осиной талии – Бычиха относилась к мальчишке-приблуде с грубоватой лаской. Украдкой совала краюху хлеба, ломоть сала; подметив, что Краш, обнадеженный ее сердечностью, зачастил к кузнице – подарила гребень, вырезанный из липы, штаны с кожаной заплатой на заду…

Вот и сейчас она улыбалась.

Проснулись, заблеяли овцы. Хрюкнул в своем закуте годовалый кабанчик. Улыбка Бычихи проплыла сквозь гомон и вонь – светлая, безмятежная. Сильные пальцы сомкнулись на запястье Краша.

– Пойдем, – молча сказала Бычиха.

Мальчик не понял. Как можно говорить молча? А вот так, оказывается… Куда пойдем? Зачем? Ночь в воротах, идет на двор… Плотная, в мозолях, ладонь запечатала ему рот. Когда ладонь убралась, Краш с изумлением осознал, что не в силах произнести самое коротенькое слово. Вместо слов изо рта несся хриплый стон и взлаивание, похожее на собачье.

Онемел, с ужасом подумал он.

Снаружи ждали женщины. Все они были голые, как в бане. И Бычиха тоже, просто Краш спросонок, в сумерках, царящих в хлеву, не обратил на это внимания. Ловкие руки вцепились в Краша, лишая его одежды со сноровкой, выказывающей большой опыт. В мгновение ока исчезла куртка – дряхлая, латаная. Куртки было жалко до слез. Птицей-подранком улетела рубаха. Взмахивая холщовыми крыльями, за ней последовали штаны. Мальчик хотел крикнуть, что замерзнет, что на дворе – ранняя весна; он забился рыбой в бредне, и почувствовал, что ему жарко. Так жарко, что хоть в реку ныряй. Груди, ляжки, плечи, животы – вокруг вертелся горячий, потный, мясистый, остро пахнущий хоровод. В низу живота возникло странное томление. Но Бычиха не дала мальчишке и минуты на раздумья – пальцы кузнецовой жены сжали руку Краша, как тисками, и повлекли прочь от дома.