Читать «Жиль и Жанна» онлайн - страница 38

— Ты утверждаешь: я христианин. Но никто из нас не христианин. Никто не может похвастать тем, что он истинный христианин, если только он не сам Христос. Мы по мере сил лишь стараемся стать таковыми. Ибо истинный христианин — это недостижимый идеал.

Итак, от имени казуистики сказано. Сила будет говорить устами Жана де Малеструа:

— К тому же ты умолчал о своей принадлежности к нашей святой католической Церкви, хотя как раз тут ты не ошибся, сеньор де Ре! Ибо если ты и был в лоне нашей Церкви, то знай же, что отныне ты к ней больше не принадлежишь.

— Я больше не принадлежу к Церкви?

— Да. В силу указа об отлучении, принятого вчера здесь при единодушном согласии всех присутствующих. Ты отлучен, Жиль де Ре, выброшен во мрак из лона Церкви.

Отлучен? Слово как громом поражает Жиля. Отлучение хуже смерти, потому что за ним следует вечное проклятие. Без покровительства Церкви душа не может восторжествовать над кознями Дьявола. Жиль испускает гневное и горестное рычание: — Я? Отлучен? Вы не имеете права! Церковь — моя мать. Я взываю к матери своей! Я имею право на ее внимание, на ее помощь, на ее теплоту. Я не сирота. Не брошенный ребенок. Я погибну, отлученный от материнской груди. Помогите! Помогите!

И все видят, как он устремляется к судьям и, заливаясь слезами, бросается в объятия Малеструа.

Прерванное слушание возобновляется после полудня. Успокоившийся и преобразившийся, Жиль заявляет о своем подчинении суду:

— Я признаю полномочными судьями на моем процессе епископа Жана де Малеструа, фискала Жана де Блуэна и его помощника Гийома Шапейона, кюре прихода святого Николая, равно как заседателями на нем Гийома де Малеструа, епископа Майского, Жана Прижана, епископа Сен-Брие, Дени Лоэри, епископа Сен-Ло, и Жака де Понкоэдика, официала Нантского собора.

«Я смиренно прошу у них прощения за оскорбления и обидные слова, в ослеплении сказанные мною в их адрес».

После такого заявления, сделанного тихим и монотонным голосом, судейские колпаки, митры, кардинальские шляпы и скуфейки зашевелились и склонились друг к другу: господа судьи совещались. Затем Жан де Малеструа объявил:

— Во имя Господа, твои судьи даруют тебе прощение, коего ты просишь.

— Значит, отлучение снято? — пожелал уточнить Жиль.

— Указ о твоем отлучении, коим покарали тебя, отменен. Ты снова принят в лоно нашей матери Церкви.

Последние слова епископа, казалось, вернули его к жизни. Он встрепенулся и с высоты своего роста окинул взором присяжных, сидевших напротив, словно нанизанные на вертел каплуны.

— Со своей стороны, — произнес он, — я признаю абсолютную достоверность чудовищных показаний, имеющихся против меня. В донесениях свидетелей, сделанных устно или письменно, нет ни единой подробности, которая бы не заслуживала доверия. С тех пор как Христос умер на кресте, взяв на себя все грехи мира, ни одно существо не было отягощено столькими преступлениями. Поистине я самый омерзительный человек, который существовал когда-либо. Вина моя безмерна.

В этом признании было столько гордыни, что судьи почувствовали себя еще более униженными, нежели накануне, когда Жиль осыпал их градом оскорблений. Малеструа наклонился к Блуэну.