Читать «Мидвичские кукушки» онлайн - страница 5

Алан на цыпочках прошел к указанному креслу и сел. Последовала пауза, в течение которой все заготовленные слова вылетели у него из головы, и следующие десять минут Алан изучал обстановку комнаты.

Одну стену от пола до потолка занимали книжные полки, а вдоль других стен стояли шкафы с книгами, так что место оставалось лишь для больших окон, входной двери, камина, в котором горел приятный, хотя и не столь уж необходимый, огонь, и проигрывателя. Один из застекленных шкафов был отведен под издания трудов самого Зеллаби, в том числе и на других языках; на нижней полке было оставлено место для новых поступлений.

Над шкафом висел набросок красным мелом, изображавший красивого молодого человека, в котором, несмотря на прошедшие сорок лет, все еще легко было узнать Гордона Зеллаби. На другом шкафу стояла бронзовая статуэтка, в которой было увековечено впечатление, произведенное им на Эпстайна примерно двадцатью пятью годами позже. На стенах висело несколько портретов знаменитостей с автографами. Место над камином и возле него было отведено для семейных реликвий. Вместе с портретами отца, матери, брата и двух сестер, там имелись изображения Феррелин и ее матери (миссис Зеллаби номер два), а также сводных брата и сестры Феррелин и их матери (миссис Зеллаби номер один).

Портрет Антеи (нынешней миссис Зеллаби, номер три) стоял на главном предмете в комнате — большом, обитом кожей, письменном столе, за которым Зеллаби создавал свои труды.

Разглядывая книги, Алан подумал о том, не выбрал ли он слишком неподходящее время для визита — судя по всему, именно сейчас Зеллаби вынашивал замысел очередного произведения, чем и объяснялась его некоторая рассеянность.

«О, он всегда такой, когда что-то обдумывает, — объясняла Феррелин. — Он словно отключается. Иной раз уйдет на прогулку и забредет так далеко, что сам не может понять, где находится, и звонит нам, чтобы приехали за ним на машине… ну и так далее. Немного утомительно, но все приходит в норму, как только он начинает писать. Тогда надо только следить, чтобы он вовремя поел и все такое».

Обстановку комнаты — удобные кресла, приятное освещение, толстый ковер — Алан воспринял как практическое воплощение взглядов ее хозяина на безмятежную жизнь. Он вспомнил, что в книге «Пока мы живы» — единственной книге Зеллаби, которую он читал, — автор расценивал и аскетизм, и неумеренность как проявления неприспособленности к жизни. Алан помнил, что книга была интересная, но довольно мрачная; автор не слишком полагался на то, что новые поколения, как правило, и динамичнее, и дальновиднее своих предков.

Наконец музыка стихла. Зеллаби, нажав кнопку в подлокотнике кресла, выключил проигрыватель, открыл глаза и взглянул на Алана.

— Надеюсь, вы меня извините, — сказал он. — Мне кажется, что музыку Баха нельзя прерывать. Кроме того, — добавил он, поглядев на проигрыватель, — мы никак не можем окончательно привыкнуть к этим новшествам. Становится ли искусство музыканта менее достойным уважения оттого лишь, что он не каждый раз исполняет свою музыку сам? Что есть вежливость? Должен ли я считаться с вами, или вы со мной, или мы оба должны считаться с гением — пусть даже гением из вторых рук? Никто нам этого не скажет, и мы никогда этого не узнаем. Мир книжного этикета рассыпался в прах еще в конце прошлого века, и с тех пор нет правил, которых стоило бы придерживаться, имея дело со всеми этими новыми изобретениями. Нет даже правил, которые личность могла бы нарушить, что само по себе является ударом по свободе. Довольно грустно, вам не кажется?