Читать «Расстрелять! – II» онлайн - страница 148

Дальше в купе я поехал один. За окном бежала серая холмистая пустыня с клубками колючек; иногда проскакивали деревья, каналы, канавы, низкие домишки, запутавшиеся в зелени, загаженные станции, гуси, лошади, отары овец и виноградники – все это быстро продергивалось мимо скачущей лептой и надолго замещалось все той же клочковатой пустыней. Равнинный Азербайджан – богатейшая земля, лежащая в беспорядочном хламе, – моя родина.

Состав снижает скорость и медленно ползет вдоль заграждений. Это граница с Ираном. С нашей стороны – два ряда колючей проволоки на столбах с сигнализацией и пограничные заставы, со стороны Ирана – та же голая равнина без признаков жизни и лишь где-то на горизонте встают холмы; на одном из них белыми камнями выложен портрет Хомейни. Он смотрит в нашу сторону. Ни пограничников, пи заграждений. «Тах-тили-тах, тах-тили-тах», – стучат колеса, и меня бьет о стенку вагона. Пути так изношены, что кажется, что поезд когда-нибудь с них соскользнет, как бусинка с ниточки, – как здесь до сих пор не было крушений?

На одной из станций выяснилось, что от Миндживана в Кафан пойдут только четыре вагона: пассажиров нет, так какой смысл гонять пустые вагоны? Смысла никакого нет, мне пришлось срочно перебираться в соседний вагон, я помог перетащить вещи женщинам-армянкам из соседнего купе. Чего только у них не было: ящики, ящички, посуда, зеркала, стекла, рамы, карнизы, узлы, коробки – все, что осталось от нажитого. Вот зеркало, старое зеркало, посмотрите, какое хорошее, как бросить, жалко, всю жизнь жили в Арменикенде, знаете, там наверху, э-э… дом был, двор был, виноград был, все бросили, а что делать, завтра придут – убьют. А здесь она купила маленький дом, курочки есть, огород, приходите в гости обязательно.

Армянки оживают – в вагоне только свои, улыбаются, разглаживают лица ладонями, скоро конец их мучениям, скоро их встретят мужья. Мужчины боятся ездить по дороге Баку-Кафан, могут убить, поэтому весь скарб перевозят женщины, немолодые, сухонькие женщины. Когда они тащат на себе узлы, на их худых, цыплячьих шеях вылезают все жилы, а мужчины боятся ездить: могут убить.

Потом они рассказывали про Сумгаит, про нападение на роддом, как младенцев выкидывали в окна, разрывали, отрезали им головы. Все это рассказывается быстро, почти скороговоркой, переходя с русского на армянский, и я уже половину не слышу, опять нарастает этот ужас, страх, Господи, как от него уйти? Я покрываюсь гусиной кожей, мне просто холодно, холодно, трясет. Очень хочется, чтоб они замолчали. Конечно, они не очевидцы и рассказывают только с чужих слов, но когда они это говорят, я верю сразу, и у меня глаза начинают вылезать из орбит. Господи, ад не под землей, он на земле, а люди – чудовища.

В купе входит мужчина. Он садится, долго слушает – толстый, старый, с большим животом, с большой головой. Он включается в разговор и говорит, что во всех армянских поселках готовили такую же резню, как и в Сумгаите, но здесь армяне были готовы – ждали их. А они пронюхали и не пришли. Трусы. Могут резать только женщин и детей, да и то, когда десять на одного. Нет, их тоже надо было резать: здесь в Кафане и в Ереване. Когда они почувствуют силу, резня прекратится, а если их сейчас не порезать, то они еще сделают резню. Надо показать силу. Когда они почувствуют силу, резня прекратится.