Читать «Расстрелять! – II» онлайн - страница 141

Побродив по училищу, я натолкнулся на Мурика, обнялись, поговорили, сходили в бассейн, и Мурик проводил меня до забора.

Нет-нет-нет, нечто есть в этом городе, что кроме муриковских рассказов о сумгаитских ужасах заставляет искать приметы так внятно ощущаемой тревоги; что-то неуловимое носится в воздухе, временами попадает на глаза, но прежде чем ты успеваешь ухватить, понять, оно исчезает навсегда. Какие-то приметы огромной, всеобщей обиды– Эти приметы единичны, повторяемы и в силу этого постоянны. Они ускользают, они так похожи на. мысли, которые тоже появляются и исчезают. Я начал заново всматриваться в город, когда ехал в автобусе в центр; я хотел попасть на бульвар и к Дому правительства. Там, перед этим Домом, после сумгаитских событий митинговали, жгли костры, на которые пустили многолетние деревья с бульвара, и тысячи скандировали: «Карабах! Карабах!» Восточная толпа более всего напоминает колонию насекомых; так же как и насекомые, она имеет свой суммарный разум, тут нет одиночек, тут организм, способный аккумулировать обиду, раздражение, наконец – злобу; решение на действие созревает в толпе медленно, толпа переливается, лоснится, растекается, отростки ее вбираются внутрь, тело густеет, сжимается – совсем как амеба от крупинок соли, толпа созревает, и для ускорения этого созревания то в одном месте ее, то в другом будут вспыхивать вопли, выкрики, призывы, которые ускоряют все дело, словно катализаторы.

От Зыха до центра автобус идет через «черный город» – там старые нефтеперерабатывающие заводы, и воздух основательно оснащен памятной с детства, физически царапающей носоглотку вонью. Здесь водятся люди. Вернее сказать, водились – сейчас на улицах как-то очень пустынно. Люди здесь водились: рождались-жили-умирали и еще к тому же работали на заводах. Люди с серыми лицами. Земля в пятнах прогорклого мазута, деревья – жалкие, чахлые, пыльные уроды, дома – черные, низкие, безглазые, не потому, что нет окон, а потому, что стекла залеплены серой грязью. Недавно закрыли кислотный завод, и дышится легче, раньше кислота летала по воздуху, и люди в автобусах кашляли.

В «черном городе» есть парк имени Низами, «кислородная подушка» здешних мест, с вековыми акациями, увитыми лианами, с щебетом птиц, с качелями, с танцплощадкой, с агробиостанцией. Все это давно заброшено, но по инерции все это еще растет и цветет. Парк Низами – место грандиозных драк, район на район, когда дрались просто так, с дикостью, со слепой яростью, велосипедными цепями, палками, легко раскраивающими черепа. Где-то я читал, что загаженность воздуха делает человека чудовищем. Может быть, и так, этого здесь хоть отбавляй, и агрессивность «черного города» ко всему живому чувствовалась всегда; здесь даже голуби дрались насмерть. Бог с ним.