Читать «Парижане. История приключений в Париже.» онлайн - страница 267

Его сообщение, по крайней мере, оставило проблеск надежды: «Эта седловина…» Ее существование не отрицалось впрямую. В таком случае следующим шагом логично было попытаться сделать так, чтобы эта седловина была обозначена на карте и был поставлен соответствующий дорожный знак.

Я написал в Государственный институт географии по электронной и обычной почте, приложив соответствующие координаты и некоторые факты, добытые в результате поисков в библиотеке. Оказалось, что в те времена, когда префекты Рамбюто и Осман заменяли темные узкие улицы залитыми светом бульварами, археолог по имени Теодор Вакёр, внешне напоминавший «постоянно завитого ежа», сопел над обломками, пытаясь составить мысленный образ Лютеции. Он нашел римский форум под улицей Суффло и римскую арену рядом с улицей Монж. Вакёр был археологом, а не писателем, но после его смерти в 1912 г. из его огромного архива записей и набросков неким географом был извлечен научный труд. Там впервые открылось существование «седловины Ла-Шапель». С той поры немногие географы (но не картографы), шагая по постепенно разгребаемому прошлому Парижа через докембрийские русла рек и холмы, еще хранящие влагу древних морей, написали об этой седловине, которая располагалась на доисторическом «оловянном пути» из Британии в Средиземноморье.

Прошли недели. То ли экспедиция к забытой седловине вышла из Винсенна и так и не вернулась, то ли мое письмо продолжило свой путь в макулатуру. Тем временем я написал мэру восемнадцатого округа и гражданским властям в Отель-де-Виль.

Спустя месяц пришло письмо из Государственного института географии. Оно подтвердило «географическое и топографическое существование» Парижской седловины – «самой низшей точки между Бют-Монмартром и Бют-Шомоном». Однако «до настоящего времени», продолжал поддразнивать автор, эта седловина так и не появилась на карте по двум причинам: во-первых, «городская застройка очень густа в этом районе»; во-вторых, «ее название не используется местными жителями». Другими словами, на карте было уже слишком много географических названий, и, если исследователь придет в Ла-Шапель с вопросом о седловине, на него будут озадаченно смотреть (если только, конечно, он случайно не обратится к географу или человеку, который написал историю прихода).

Я тщетно ждал ответов от муниципальных чиновников, которые могли не разделять картографической щепетильности Государственного института географии. Но к тому времени это, казалось, не имело значения. Оцинкованный знак для обозначения седловины, воткнутый в асфальт Ла-Шапель, стал бы просто своеобразным поводом для задержки, возможностью для велибистов сделать фото на память чуть более долговечной формой граффити – при условии, что можно было бы найти для него место среди других отрезвляющих утверждений городской жизни: «Проход запрещен», «Конец туристической зоны», «Нет права приоритетного проезда» и др.

Кое-что было всегда очевидно: город, построенный людьми, равнодушен к их желаниям. Он демонстрирует им в монолитной форме их выдумки, россказни о близких отношениях и славе, любви и вечной гордыне, легенды и истории, которые знал только один человек или которые заставили целые поколения верить в них. Он убеждает даже самых успешных людей, страдающих манией величия, в незначительности их мечты. Париж показывает свое истинное лицо с вершины башни Монпарнас, где охрана патрулирует вдоль ограждения от самоубийц. Большая часть этой галактики рассеивает вокруг себя свет, достигающий в темноте горизонта во всех направлениях.