Читать «Были и небылицы (сборник)» онлайн - страница 10

В 1823 г. московские любомудры задумали журнал. Журнал не состоялся, но сохранился рассказ М. П. Погодина — образная характеристика тогдашнего состояния русской прозы. «Одоевский, — вспоминал Погодин, — смело сказал: для первой книжки я напишу повесть. Уверенность, с которой произнесены были эти слова, подействовала на некоторых из нас очень сильно: каков Одоевский! прямо так-таки и говорит, что напишет повесть; стало быть, он надеется на себя!» [В память о кн. В. Ф. Одоевском. М., 1869, с.49]. Между тем В. Ф. Одоевский обещанную повесть написал, а следом явились повести А. Погорельского, Сомова, самого М. П. Погодина, обновил палитру А. Бестужев. Каждая из их повестей (а они не сходны между собой) в 1830-е гг. стала истоком целого направления в развитии русской повести — исторической, психологической, общественно-сатирической, обращенной к исследованию народной жизни. Но первые эти всходы явились в самый канун событий на Сенатской площади, на время их прибило декабрьским морозом. И еще в 1827 г. у нас, по замечанию Пушкина, «…не то что в Европе — повести в диковинку» [Пушкин А. С., Полное собрание сочинений, т. XIII, М.-Л., 1937, с. 341]. В эти-то годы, когда отделы прозы русских журналов заполнялись по преимуществу переводами, а оригинальную русскую прозу за редкими исключениями все еще представляли отрывки из «путешествий», письма, традиционные «малые» жанры — портрет, описание, размышление, за первой повестью Ореста Сомова последовали другие, и их череду оборвала лишь смерть повествователя.

3.

Прежде чем проявился его самобытный дар рассказчика, Сомов прошел основательную литературную школу. Стихотворные опыты, неустанная работа переводчика приучили его к точности и ясности выражений, заставили овладеть разными стилями, от «метафизического» языка литературного трактата до стихии живой разговорной речи. Заметим, что к выработке литературного языка (а это была задача, которую в начале 1820-х гг. осознали как одну из ключевых в становлении отечественной словесности) Сомов относился в высшей степени сознательно. Достаточно вспомнить трактат «О романтической поэзии», где этому вопросу отведено значительное место. По особенностям своего воспитания и литературного развития Сомов избежал воздействия тяжеловесного, восходящего к низовой книжной культуре XVIII в. языка, который в начале нового столетия воспринимался как архаический. Не был он затронут и влиянием карамзинистов (будь то сентименталисты или романтики) с их экспрессией, перифрастическим стилем, с близостью их образов, фразеологии, синтаксиса к языку лирики или стихотворного повествования. В своей литературной практике Сомов стремился использовать разнообразные возможности языка литературы и языка народного в соответствии с замыслом вкрапляя в поток правильной и свободной литературной речи элементы «приказного» красноречия, архаизмы, диалектизмы, но соблюдая меру в их употреблении даже тогда, когда слагал повесть-сказ. «Совершенное знание русского языка» признавал у Сомова даже вечно глумившийся над ним Воейков и добавлял, что в этом отношении «его произведения могут служить образцами» [Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», 1831, № 8, с.60].