Читать «Отражения в золотом глазу» онлайн - страница 24

Но в тот вечер она не думала ни о ножах, ни о киоске с освежающими напитками, ни о пьесах. Ей не хотелось смотреть на небо, ее душу бередили все те же вопросы, и ей стало страшно, как бывало страшно весной. Она понимала, что ей нужно бы думать о чем-то безобразном и простом, а потому оторвала взгляд от неба и посмотрела на свой дом. Их дом был самым безобразным во всем городе, но теперь она знала, что ей уже недолго жить в нем. Дом стоял темный и пустой. Фрэнки повернулась, прошла до конца улицы и свернула за угол к дому Уэстов.

Джон Генри стоял на перилах крыльца. Позади него светилось окно, и он был похож на куколку, которую вырезали из бумаги и наклеили на желтый картон.

— Эй! — окликнула Фрэнки. — Хотела бы я знать, когда папа вернется домой.

Джон Генри ничего не ответил.

— Мне не хочется одной возвращаться в этот темный безобразный дом.

Фрэнки стояла на тротуаре и смотрела на Джона Генри, и ей вспомнилась остроумная политическая шутка. Заложив большие пальцы в карманы шорт, она спросила:

— Если бы ты участвовал в выборах, за кого бы ты голосовал?

Высокий голос Джона Генри ясно прозвучал в вечернем летнем воздухе:

— Не знаю.

— Ну, например, если бы С. П. Макдональда выбрали мэром этого города, ты голосовал бы за него?

Джон Генри ничего не сказал.

— Ты голосовал бы?

Но ей никак не удавалось заставить Джона Генри сказать хоть слово. Временами Джон Генри вдруг замолкал и, что бы ему ни говорили, не открывал рта. Фрэнки пришлось возражать в пустоту, и шутка как-то не удалась:

— А я бы за него не голосовала, даже если бы он выставил свою кандидатуру на должность собаколова.

Окутанный сумерками, город затих. Ее брат с невестой уже давно приехали в Уинтер-Хилл. Они уехали за сто миль и теперь были в далеком городе. Они были сами по себе и вместе находились в Уинтер-Хилле; Фрэнки была сама по себе, одна, и оставалась все в том же месте. Ей не было грустно оттого, что они уехали за сто миль и теперь находились очень далеко. Но они были сами по себе и вместе, а Фрэнки сама по себе и одна. Однако, когда при этой мысли она почувствовала тошноту, неожиданно ей в голову пришло объяснение, и она чуть не сказала вслух: «Они — это мое „мы“». И вчера, и все предыдущие двенадцать лет своей жизни она была просто Фрэнки. Она была человеком с одним «я», она повсюду ходила и занималась разными делами сама по себе. У всех других людей, кроме нее, было свое «мы». Когда Беренис говорила «мы», это означало — Хани, ее мать или ее церковь. «Мы» отца Фрэнки был магазин. У членов разных клубов были свои «мы», к которым они тоже принадлежали и о которых могли рассказать. Солдаты в армии могут сказать «мы», и «мы» есть даже у каторжников, скованных одной цепью. Но у прежней Фрэнки не было своего «мы», на которое она могла бы предъявлять права, кроме ужасного «мы» этого лета, то есть она, Джон Генри и Беренис. Меньше всего ей было нужно такое «мы». А сейчас все это внезапно прошло и изменилось. У нее был брат и его невеста, и Фрэнки казалось, что, впервые увидев их, она узнала знакомое чувство, жившее внутри нее: «Они — это мое „мы“». Поэтому Фрэнки испытывала такое странное ощущение: Дженис и Джарвис были в Уинтер-Хилле, а она осталась одна, вернее, в городе осталась только скорлупа прежней Фрэнки.