Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 152

Теперь о Ходасевиче. Он пестовал молодых поэтов, считался непререкаемым авторитетом. В беседе был весел, остроумен, любил посмеяться. «Возьми карандаш — пиши, а то забуду, и это нигде не напечатано», — как-то сказала мне Алла во время разговора о Ходасевиче:

Все куплю! — сказало злато.

Все возьму! — сказал булат.

Уходи! — сказало злато,

И уйду! — сказал булат.

А то вдруг:

В Академии наук

Заседает князь Дундук.

Почему такая честь?

Потому что … есть!

А в Париже тридцать шесть!!

Последняя строчка, приделанная Ходасевичем к эпиграмме Пушкина, требует пояснений. В Париже в 1937 году к столетию гибели Пушкина был образован комитет по организации «Пушкинских дней», в него входил и Ходасевич. Потом он с ними разругался и ушел, их было 37, а осталось 36!

Или еще: была в Париже такая весьма наивно-сентиментальная поэтесса с громким псевдонимом Любовь Столица:

Знать столица та была

Недалече от села…

Алла рассказывала, как Ходасевич назвал «метафизическим насморком» совпадения, иногда довольно необыкновенные, но не имеющие внятного смысла, а иногда и имеющие, но не всегда нами разделяемые. Один из случаев «метафизического насморка» у нас случился в Риме, но об этом дальше…

Как-то в 1969 году Алла говорит: «Давай поедем в Италию. Через год. И целый год будем мечтать о ней — будем читать и мечтать…»

И вот 4 сентября 1970 года мы сели в самолет Брюссель — Рим. На аэродроме купили два номера французского журнала «Express». На обложке — портрет Солженицына — ему была объявлена Нобелевская премия! Журнал — храню.

Рим нас сразу «заарканил», и уже навсегда, Алла потом часто ездила в Рим и со мной, и с Анной Поповской. Останавливались мы всегда в той же гостинице Albergo Bologna около Пантеона:

Мерещится тяжелый Пантеон,

И в памяти его белеет крыша,

Ворота где-то посреди колонн,

Во сне иду, не видя и не слыша.

И еще другое:

Стихи о Риме называю Римом.

Немного лет, как я в него вошла,

И было все и зримо и незримо,

Развалины, холмы и купола.

По утрам мы вместе бродили по Риму, а после завтрака Алла ложилась отдыхать, писала… она была не крепкого здоровья и быстро уставала. Я же тогда была на двадцать лет моложе, могла еще, до ужина, побродить и никогда не упускала этой возможности.

До отъезда, во время наших чтений о Риме Алла вычитала, не помню где, что император Марк Аврелий был славен среди своих легионеров тем, что наделен даром управлять молниями, насылать их на врагов и потому всегда побеждал. Помню, как на Капитолии мы разошлись по музеям, условившись встретиться и идти завтракать. Когда мы, одновременно, вышли, каждая из своего музея, как-то мгновенно, как бывает на юге, разразилась гроза — просто неистовая! Мы не могли пересечь площадь — смутно видели друг друга сквозь обломный ливень. А молнии рвались пучками над Марком Аврелием, и была полная иллюзия, что они рвутся из его рук… Мы стояли под колоннами и наслаждались зрелищем, как будто для нас поставленным… Не думайте, что это «метафизический насморк» — «насморк» будет впереди! Гроза прекратилась как-то сразу, как будто ее и не было.