Читать «Сказание о Старом Урале» онлайн - страница 56

– По осени Аннушку от мужа на Косьву с собой увезу. Будет тебе и от меня внук.

– Не посмеешь!

– Аль воевода на то запрет наложит?

– Отец не дозволит. Не посмеешь чужую взять, пока живой.

– Возьму, батюшка.

– Не допущу, Семен, тебя с боярыней на свою землю. Сам царь, сказывают, к воеводе Орешникову милостив. Пошто царский гнев на наш род навлекать?

– Царский гнев? Почему же тогда сам ты, батюшка, беглых бояр с Руси на своей земле прячешь и царского гнева не опасаешься? Почему богатства беглых себе забираешь, вместо дани за укрытие?

– Беглых не я, Григорий грабит.

– Но ведь и он тоже Строганов, стало быть, и он царский гнев на наш род навлекает?

– Сколь раз велел ему не допускать беглых бояр на наши земли. Он и ухом не ведет.

– Сам ты, батюшка, грабленое себе брал, Григория делиться заставлял. В каждом углу избы этого добра полно. Сам, поди, давно запутался, что честно нажито, а что тобой с Григорием у беглых силой отнято.

– Семен!

– Кричать и я горазд, батюшка. На голос тоже неслабый уродился.

– Отрекусь от тебя!

– Отрекайся. Дело это, батюшка, тебе не в диковинку, а в привычку. От жены своей, матери нашей, отрекся, потом сам же и каялся.

Иоаникий Строганов закрыл лицо руками, склонил голову, долго молчал. Потом заговорил тихо и скорбно:

– Вот о чем помянул! Сорвал с души старую болячку. Каюсь: ради богатства здешнего матушку твою в вычегодском доме кинул. До гробовой доски буду о сем печалиться. Ежели была б она здесь, не посметь сыновьям моим из-под моей воли в стороны разбегаться, старость мою распознавши. Яшка с Гришкой не первый год смутьянствуют. Не будь тебя, они давно бы меня ограбили. Теперь и ты смутьяном оборачиваешься. Троим легко старика скрутить. На свой лад, Семен, жить начинаешь?

– Всегда на свой лад жил, но из-под воли твоей не уходил. Зачем, батюшка, тревогой пустяшной себя ране времени со свету сживаешь?

– К чему клонишь? О чем про меня дознался?

– Ни о чем не дознавался. Гляжу на тебя и вижу, что тревога всего изглодала.

– Верно, Сеня, гложет она меня. Смерти боюсь. Стука сердца своего боле не слышу. Скажи отцу правду: хочешь моей смерти? Думаешь, поди, иной раз, чтобы я поскорей помер?

– Думаю, батюшка.

Иоаникий от такого признания испуганно перекрестился.

– Пошто же думаешь об этом?

– Потому, батюшка, что ты среди живых как неживой бродишь да тени своей пугаешься.

– Отцу смерти желаешь? Анике Камскому конца ждешь?

– Нешто теперь, батюшка, ты Аникой Камским остался? Кому от него слышать доводилось, будто он когда смерти пугался? Разве раньше ты боялся ее? Как меня жить обучал? Велел ходить, бегать, драться, пока не упаду замертво. Велел смелостью бесшабашной с себя мерку снимать. А теперь кем стал? Перед монахом, который страшным судом припугнет, готов на карачках ползти? Перед сыновьями трясешься, когда требуют богатство разделить? Не сам ли научил их быть жадными? Пред иконами на коленях ползаешь, над золотом дрожишь, будто на морозе стынешь? Срам, батюшка, эдаким Аникой Строгановым по берегам Камы бродить. Смерти боишься? Старости дозволяешь спину в дугу сгибать? В сыновьях врагов раскапываешь? Доколе, батюшка, станешь кликушей рядиться? Один раз пореши: либо Аникой Камским живи, либо в монастырь под клобук спасайся да о грехах своих плачь, ежели они тебе плечи натирают.