Читать «Рико, Оскар и тени темнее темного» онлайн - страница 11

Андреас Штайнхёфель

— Эй, послушай, я…

— Но ты ведь, конечно, один из тех вундеркиндов, которым надо все знать и всегда чем-нибудь хвастаться, потому что на самом-то деле никто ими не интересуется, разве только когда они играют по телевизору на скрипке!

Это ужасно неловко, но когда я из-за чего-нибудь сильно волнуюсь, например из-за несправедливости, я начинаю реветь. И совершенно ничего не могу с этим поделать. У мальчика под защитным шлемом сделались очень испуганные глаза.

— Ну не реви же! Я вовсе не…

— И между прочим, я знаю, что такое «простое число»! — выкрикнул я.

Это было, наверно, единственное, что я в тот момент еще помнил из-за волнения. В ответ мальчик совсем ничего не сказал. Он смотрел вниз на свои сандалии. Потом снова поднял взгляд. Губы у него стали очень тонкими. Он протянул руку. Она была такая маленькая, что в моей руке поместилось бы две таких.

— Меня зовут Оскар, — сказал он. — И я хочу искренне попросить у тебя прощения. Не надо было над тобой смеяться. Это было высокомерно.

Последнее слово сбило меня с толку, но про извинение я понял.

ВЫСОКОМЕРНО

Когда кто-то смотрит на другого сверху вниз. Но такого даже у Оскара не получится, хоть он и умный. Он ведь гораздо ниже, чем я, и все время должен смотреть на меня снизу вверх.

Когда кто-то просит прощения, нужно быть с ним поласковее. Вот если человек притворяется, тогда спокойно можно разозлиться, но извинения Оскара были искренними. Он же так и сказал.

— Меня зовут Рико, — сказал я и встряхнул его руку. — Мой отец был итальянцем.

— Он умер?

— Ну да. Иначе я бы не сказал «был».

Вемайер говорил, что одна из моих сильных сторон при написании сочинений — это глаголы: прошлое, настоящее и будущее время и предполагательное покло… нет, наклонение.

— Мне жаль. А как он умер?

Я не ответил. Я еще никогда никому не рассказывал про то, как умер папа. Это никого не касается. Это очень печальная история. Я втянул воздух носом, посмотрел через забор на площадку и попытался подумать о чем-нибудь другом. Например, не закопаны ли там тоже лопатки, формочки, сита и так далее, и если да, то сколько и какого они цвета. Их там наверняка сотни. Если бы я все их выкопал, мама могла бы продать их с аукциона на «И-бэе», вместе со своими сумочками.

Оскар немного помялся, когда заметил, что я ничего больше не скажу. Наконец он кивнул и сказал:

— Мне пора домой.

— Мне тоже. А то масло тает.

Я поднял хозяйственную сумку повыше. А потом сказал — потому что у Оскара в его странных шмотках был такой аккуратный вид, прямо как у детей, которым все время дают только овощи, фрукты и мюсли без сахара из магазина биопродуктов:

— У нас масло закончилось, потому что на обед сегодня были рыбные палочки с кровавой кашей.

Я пошел и решил ни разочка не оглядываться. Чтоб только Оскар не догадался, что он мне ужасно понравился — вместе со своим мотоциклетным шлемом и чудовищными зубами. Но потом я все-таки обернулся и увидел, как он уходит по Диффенбахштрассе в другую сторону. Издали он был похож на очень маленького ребенка с очень большой синей головой.