Читать «Тбилисский Излом, или Кровавое Воскресенье 1989 года» онлайн - страница 66

К нему в Грузии всегда отношение было сложным, даже в советское время. С одной стороны, чувство восхищения и гордости, что именно Грузия дала стране такого талантливого человека, бесстрашного и умного политика, дальновидного и мудрого дипломата, одного из самых популярных людей в мире. Но с другой – чувство страха, недовольства и даже ненависти. Слишком многих задел он, когда в конце семидесятых годов начал борьбу со взяточничеством, коррупцией, теневой экономикой.

Я, помню, узнал о назначении Шеварднадзе министром иностранных дел Советского Союза, когда отдыхал в Пицунде. Там было много грузин, особенно из кругов интеллигенции. Для всех это назначение было неожиданным. О нем много говорили, но однозначного отношения к этому факту не было ни у кого. Шеварднадзе к тому моменту был уже достаточно известен в стране, но никто не мог предсказать, какой министр иностранных дел из него получится. И только время показало, что это было самое удачное из всех кадровых назначений Горбачева. Ему бы еще две-три таких удачи, и его собственная судьба, и судьба страны могли сложиться по-другому.

В конце 1989 года, когда развернулась борьба вокруг требования об отставке правительства Н. Рыжкова, одним из наиболее вероятных претендентов на пост главы нового правительства назывался Э. Шеварднадзе. И в Верховном Совете, и в кругах, близких Горбачеву, об этом говорили уверенно, как о деле решенном. Не знаю, что помешало назначению, но одно могу сказать – жаль, что этого не случилось.

И наконец, пик популярности Шеварднадзе пришелся на декабрь-январь 1990-1991 годов, после сенсационного заявления об опасности установления диктатуры и исполненного достоинства ухода в отставку. Именно тогда и в последующий период мы стали с ним часто встречаться и сблизились, работая вместе и в политическом консультативном совете при Президенте СССР, и в Движении демократических реформ. Это был тот редкий случай, когда более близкое знакомство сопровождается все возрастающим чувством уважения. Независимость и глубина суждений, а главное, поразительное чувство собственного достоинства – таким открывался Шеварднадзе всем, кто близко с ним соприкасался.

Вопрос о возможности его возвращения в Грузию возникал не один раз. И всегда следовал ответ: "Я не уверен, что сейчас я смогу быть полезен Грузии и что мое возвращение не обострит обстановки". Он глубоко переживал очевидные просчеты, промахи и просто глупости, совершаемые новым руководством Грузии. Но еще больше волновала его возможность ошибиться в собственном выборе, невзначай навредить своей республике. О принятом им решении вернуться в Грузию я узнал в Петербурге. Понимая, какой опасный шаг он предпринимает, я позвонил ему. На мой вопрос, уверен ли он в том, что поступает правильно, Шеварднадзе, вздохнув, ответил: "Не знаю, но чувствую, что сегодня я должен быть вместе со своим народом, что бы при этом ни случилось". Когда свергнувшая Гамсахурдиа оппозиция обратилась к Эдуарду Шеварднадзе с просьбой вернуться в Грузию и возглавить Государственный совет, он имел, казалось бы, все необходимое для достойной и спокойной жизни выдающегося государственного деятеля: международное признание и бесспорный авторитет; интересное дело – в качестве президента созданной им Внешнеполитической ассоциации и возможность играть заметную политическую роль в жизни страны в качестве одного из сопредседателей Движения демократических реформ. Но Грузия позвала – и он взвалил на свои плечи огромный груз ответственности в тяжелейших условиях, когда трудно рассчитывать на успех и тем более на легкую жизнь.