Читать «Алмазы Джека Потрошителя» онлайн - страница 166
Екатерина Лесина
Часть 4
Заключительная
– Какой она была, Герман Васильевич?
– Необыкновенной.
Солнце в мокрых волосах. Капли воды на загорелом плече и белая ленточка нетронутой солнцем кожи. Розовый бантик купальника.
– Ты уедешь. – В ее голос вплетаются журчание речушки и птичьи трели. – И забудешь про меня.
Глупость. Разве возможно забыть про нее?
– Я буду тебя ждать.
Он срывает травинку и сплетает кольцо.
– Дай палец.
Она протягивает руку. Травяное кольцо подходит идеально. Герман срывает фиалку. Цветок – чем не драгоценный камень.
– Вот так.
Мила улыбается. У нее совершенно особая улыбка, не такая, как у других.
– Я приеду, – обещает Милослава, касаясь кольца губами. – Я никогда не оставлю тебя.
Она и вправду приехала, с огромной сумкой, с трехлитровыми банками маринадов, обернутыми свитерами и блузками. На дне – черное перелицованное пальто и прорезиненные калоши.
Герман встречал. И в городе не было ни рек, ни берега. Летели машины, спешили люди. Стояла на перроне Милослава в каком-то цветастом платьице с пояском.
– Видишь, я приехала. – Она обняла его смело, без стеснения. – Теперь мы будем вместе.
Заявление подали на следующий день. И Герман, расписываясь на бланке, думал о том, что, наверное, поспешил. Или нет?
Она ведь хорошая. И кольцо сохранила, то самое, из травы сплетенное.
Да и время подумать было. Целый месяц.
– И вы передумали? – Саломея щурится по-кошачьи.
– Да.
С каждым днем сомнения крепли, уж больно выделялась Милослава на фоне городских пейзажей и городских девиц.
Она не читала Ахматову. И ничего не знала о современной политической ситуации. Ее мировоззрение с крестьянской простотой проигрывало подчеркнутому нигилизму дев с философского факультета, а речь – изысканным переплетениям слов филологинь. И ведь когда-то это не имело значения.
Герман пошел бы в ЗАГС, ведь был человеком слова.
– Ты что, всерьез? – спросил как-то друг, в те времена именовавшийся лучшим. – Вот на этой женишься? Нет, ну я понимаю, сельский роман и все такое… но жениться…
– Я должен.
– Кому? Этой? Ну да мало ли, кто и кому чего должен… дай ей денег.
Это было нечестно. Но Герман смолчал.
А и вправду: дать бы денег, у него есть двести рублей. Собирал на… на что-то там собирал. Милославе хватит на некоторое время. Там пусть возвращается.
– Да о себе подумай! – Друг почуял слабину. – Ну кем ты станешь? Пойдешь по распределению в колхоз какой-нибудь и будешь до самой смерти помощником председателя.
– А вариант?
В колхоз не хотелось. Нет, Герман осознавал все: про долг перед государством и обществом, про благородство всякого труда, но… в колхоз не хотелось.
– Ну ты тугой! На тебя Машка со второго давно неровно дышит. А у нее папаша знаешь кто? Сам! – Друг указал пальцем в потолок. – Хватай счастливый билетик. Будешь как сыр в масле… для своих-то везде дорога открыта.
– Вы так и поступили. Понимаю, – Далматов покачивает ногой, и трость, лежащая на колене, балансирует. – Вы не учли одного. Милослава вас действительно любила. Она ради вас совершила убийство. Случайно, но… Убийство меняет.
